Корни - Алекс Хейли

Потом тетушка Сьюки повернулась к массе Уоллеру:

– Масса, вы хотите что-нибудь сказать по этому случаю?

Судя по виду массы, он бы предпочел промолчать, но все же выступил вперед и сказал:

– Он получил хорошую жену, Белл. А она получила хорошего мужа. Вся моя семья и я сам желаем им счастья и удачи на всю оставшуюся жизнь.

Раздались громкие крики радости, поздравления и счастливый визг маленькой мисси Анны – девочка прыгала от радости, пока мать не увела ее. Все Уоллеры ушли в большой дом, а черные остались праздновать свадьбу одни.

Тетушка Сьюки и подружки Белл помогли ей приготовить угощение и расставили все на длинном столе. Масса прислал в качестве подарка бренди и вино, и все пили, кроме Кунты и его африканского друга. Скрипач начал играть еще до начала праздника, и Кунта удивлялся, как ему удастся выпить. Но, заметив, как он покачивается, понял, что Скрипач своего не упустил. Он уже привык к пьянству Скрипача, но, увидев, что Белл наполняет свой бокал, начал злиться. Он был поражен, услышав, как она говорит сестре Мэнди:

– Я положила на него глаз еще десять лет назад!

И почти сразу же она, покачиваясь, поднялась, обняла его и поцеловала прямо в рот на глазах у всех, под грубые шутки, подначивания и громовой хохот. К тому времени, когда гости начали расходиться, Кунта был напряжен, как тетива лука. В конце концов они остались на дворе одни. Белл шаткой походкой подошла к нему и тихо сказала:

– Ну вот, ты купил корову – теперь и молочко получишь!

Ее слова привели его в ужас.

Но эти чувства быстро прошли. Он очень скоро понял, что такое большая, сильная, здоровая женщина. Его руки шарили в темноте, пока он окончательно не удостоверился, что мощный зад Белл был только ее и она не пользовалась толстыми подушечками, которые, как он слышал, многие женщины подкладывают под одежду. Хотя он не видел ее обнаженной – Белл всегда задувала свечи заранее, – она показала ему свои груди. Груди были большими – ей точно хватит молока, чтобы выкормить мальчика, и это очень хорошо. Но грубые шрамы от кнута на спине Белл ужаснули Кунту.

– Эти шрамы останутся со мной до могилы, как и у моей мамми, – сказала Белл. – Но моя спина – это пустяки по сравнению с твоей.

Кунта удивился, потому что сам никогда не видел своей спины. Он уже забыл об избиениях и порках – ведь прошло целых двадцать лет.

Кунте очень нравилось спать на высокой постели Белл, на мягком матрасе, набитом хлопком, а не соломой и кукурузными стеблями, рядом с теплой женщиной. И лоскутные ее одеяла были мягкими и теплыми. Он никогда еще не спал в такой роскоши – между двумя простынями. Еще приятнее были красивые рубашки, которые Белл шила для него, а потом стирала, крахмалила и гладила – каждый день. Белл даже ухитрилась как-то смягчить кожу на его жестких высоких ботинках: смазывала их салом. А еще она вязала ему носки, в которых так хорошо было его искалеченной ноге.

Кунта несколько лет целыми днями возил массу, а потом возвращался в хижину, съедал холодный ужин и засыпал в одиночестве. Теперь Белл кормила его так же, как и массу – если, конечно, не готовила для хозяина свинину. Когда он возвращался домой, над очагом уже кипел котелок с ужином. Ему нравилось есть с белых красивых тарелок с ножом, вилкой и ложкой, которые она принесла из большого дома. Белл даже побелила свою хижину снаружи и изнутри – Кунте постоянно приходилось напоминать себе, что теперь это их хижина. А больше всего Кунту поражало, что ему нравится в ней почти все. Он жестоко ругал себя, что не разобрался в своих чувствах раньше и столько времени потратил даром. Он поверить не мог, насколько изменилась его жизнь, насколько лучше она стала – а ведь прошло всего несколько месяцев! И эта хорошая жизнь началась всего в нескольких ярдах от его прежнего дома.

Хотя после «прыжка через метлу» они стали очень близки, Кунта чувствовал, что Белл не до конца ему доверяет. Порой на кухне или в хижине она начинала что-то говорить, но тут же резко меняла тему. Кунта страшно злился, и только гордость не позволяла ему выказать свои чувства. Не раз он узнавал от Скрипача и садовника то, что явно было подслушано под дверями массы. Не то чтобы он хотел это узнать. Кунте было больно, что она не сказала ему, что у нее есть секреты от собственного мужа. А еще больше его обижало то, что сам он всегда делился с Белл и друзьями абсолютно всем – новостями, которых они без него могли бы не узнать вовсе или узнать гораздо позже. Теперь Кунта неделями никому не рассказывал о том, что узнал в городе, и даже Белл. Когда она что-то говорила об этом, он отвечал, что надеялся, что все как-то устроится – тем более, что новости обычно были нерадостными. Впрочем, вернувшись из города в очередной раз, он решил, что Белл усвоила урок, и поделился с ней новостями. Масса рассказывал одному из своих друзей о белом докторе из Нового Орлеана Бенджамине Раше. Тот написал в газете, что его давний помощник, черный раб по имени Джеймс Дерэм, так много узнал о медицине, что он решил его освободить.

– И теперь он сам станет доктором и прославится еще больше, чем тот, кто его обучил? – спросила Белл.

– Откуда нам знать? Масса сказал, что прочел об этом. Вы вряд ли узнали бы об этом от кого-то другого, – раздраженно ответил Кунта.

– Ну ладно, займусь делами, – ответила Белл, быстро меняя тему.

В тот день Кунта делился с ней новостями в последний раз. Всю неделю он ни слова не сказал об этом – да и ни о чем другом. В конце концов Белл поняла намек. В воскресенье вечером после вкусного ужина при свечах в хижине она положила руку ему на плечо и шепнула:

– Мне нужно сказать тебе что-то важное.

Белл ушла в спальню и вернулась с газетой – Кунта знал, что пачка газет лежит под их кроватью. Он всегда считал, что Белл просто нравится переворачивать страницы – многим черным это нравилось, и даже бедным белым, которые слонялись по городу, раскрыв газету, хотя и Кунта, и все остальные отлично знали, что они не в состоянии прочесть ни слова. Но по таинственному виду Белл он с изумлением понял, что именно она хочет ему сказать.

– Я умею читать, – тихо сказала Белл. – Если масса узнает, он сразу же продаст меня.

Кунта молчал. Он давно понял, что Белл скажет гораздо больше, если ее не расспрашивать.

– Некоторые слова я знала еще с детства, – продолжила Белл. – Меня научили дети моего массы. Им нравилось изображать учителей, а масса и миссис не обращали на нас никакого внимания. Белые люди считают, что ниггеры слишком глупы, чтобы чему-то научиться.

Кунта вспомнил старого черного, которого постоянно видел в суде Спотсильвании. Он работал там уборщиком – годами мыл полы. И никто из белых даже не догадывался, что он копировал подписи с выброшенных бумаг, и научился делать это так хорошо, что стал писать и подписывать подорожные – а потом продавать их черным.

Водя кончиком указательного пальца по газете, Белл сказала: