Созидательный реванш - Юрий Поляков

— Сегодня писатель Поляков вместе с российской властью или против нее?

— Вы, видимо, давно не заглядывали в мои книги и в «Литературную газету», которую я редактирую. Она за минувшие десять лет из «края непуганых либералов» превратилась в нормальную консервативную газету, продолжающую традиции русского свободного консерватизма, при этом сохраняя абсолютную полифоничность. У нас печатался Александр Солженицын, когда ему отказали в публикациях все либеральные издания после выхода книги «Двести лет вместе». Они сочли, будто писатель неверно отразил историю русско-еврейских отношений и отказали ему от дома. Владимир Войнович написал на него пасквиль. Мы, кстати, были единственной газетой, которая освещала премию Солженицына. Так что у нас в «Литературке» представлен весь идеологический срез: с одной стороны — Евгений Евтушенко и Андрей Битов, а с другой — Василий Белов и Валентин Распутин. А как же иначе?

— Зрители всей страны хохочут, приходя на спектакли по вашим пьесам и читая ваши книги. Как сейчас у нас обстоит дело с сатирой в сравнении с советскими временами?

— При советской власти, как это ни удивительно, сатира процветала и поощрялась, если, конечно, не покушалась на строй. Загадочная вещь: большинство писателей-сатириков в двадцатые-тридцатые годы хоть и пострадали, но уцелели: и Эрдман, и Булгаков, и Зощенко — все умерли своей смертью. В театрах «тоталитарного» Советского Союза в шестидесятые-восьмидесятые годы сатирических спектаклей шло гораздо больше, чем сейчас в свободной России. А шестнадцатая полоса «Литературной газеты» — была своеобразной витриной всесоюзного ехидства. Я вот уже десять лет как главный редактор «ЛГ», чего мы только не придумывали, но наш Клуб «Двенадцать стульев» никак не приблизится к уровню смеховой культуры «застоя». При советской власти сатира, как и в монархической России, строилась на противопоставлении здравого смысла абсурдности происходящего. Но в ту пору по-настоящему абсурдного было гораздо меньше, чем сейчас, а в здравый смысл еще верили…

Увы, сатирическое мироощущение и в писателе, и в читателе сильнее развито в эпоху несвободы. А свобода, к тому же понятая как вседозволенность, убивает интеллектуальный смех. Люди перестают смеяться и начинают ржать. В Москве идет всего несколько сатирических пьес, среди которых мои «Хомо эректус», «Женщины без границ» в Театре сатиры, «Халам-бунду» во МХАТе им. Горького, «Козленок в молоке» в Театре Рубена Симонова. Там же шел «Демгородок», но в нем оказалось слишком много политики! И вот интересно: «Козленок в молоке» двенадцать лет идет на аншлагах. «Хомо эректус» восьмой сезон собирает зрителей едва ли не больше, чем коммерческий Рей Куни. Но ведь Куни — это развлекательный смех, ты хохочешь до боли в челюстях, а потом недоумеваешь: над чем так ржал? Настоящая сатира всегда, кроме смеха, несет в себе социальный анализ, протестные функции. И то, что на эту мою сатиру собираются полные залы, — это о чем-то говорит. Кстати, и мои сатирические романы «Демгородок», «Козленок в молоке», «Гипсовый трубач» тоже расходятся большими тиражами — сотнями тысяч экземпляров. Значит, у нас был и есть умный читатель-зритель, и он хочет интеллектуального смеха, тонкой игры смыслами, социального сарказма.

— Когда люди, прожившие при Советах большую часть жизни, ностальгируют по ним, начинает иногда казаться, что это ностальгия не политическая, а обычная, психологическая ностальгия по ушедшему. Как думаете?

— Это и так, и не так. «Что пройдет, то будет мило», — писал поэт. Но, с другой стороны, люди тоскуют не только по прошедшей молодости, но и по реальным утратам. Даже самый скромно живущий человек вдохновляется мощью державы. Посмотрите, как американцы шумно гордятся своей страной. Не стесняются имперских амбиций. В девяностые годы мы испытали сильнейшее национальное унижение. Мы же стали марионеткой Штатов, имея президента, беспробудно работавшего с документами. Путин останется в истории уже потому, что вернул России суверенитет! Разве такое забывается? Сегодня советскую эпоху хулят за бесчисленные жертвы, которые неизбежны при любой революции. При царе-батюшке смертная казнь была редкостью. Но все гуманисты скопом царя не любили и хотели революции. И получили… Вообще, в отношении к прошлому у нас торжествует антиисторизм. Мы пытаемся смотреть на «Аврору» с яхты Абрамовича. Ничего не увидим и не поймем! Жертвы и лишения тех лет нельзя воспринимать в отрыве от суровых реалий времени. Для нас карточная система — кошмар, а вот для людей, переживших голод и войны, — норма, даже спасение. У нас, кстати, карточки отменили в сорок седьмом, а в Англии только в пятидесятые годы. Мы забыли, что многие десятилетия жить в СССР действительно становилось год от года лучше и веселей. Да, медленней, чем хотелось, но лучше… Причем всем, в разной степени, но всем. Я помню, как году в шестидесятом на весь Балакиревский переулок, где я рос, была одна личная машина — «Победа». А в восемьдесят седьмом году я уже не знал, где там припарковаться. Тот набор услуг, который предлагался в советское время, был скромным, даже сиротским, но стабильным и достаточным. Сейчас список удовольствий, которые ты можешь купить за деньги, феерический. Но тем обиднее, когда нет денег. Впрочем, я-то сам вписался в новые отношения. Но писатель все-таки отвечает не только за себя и свой ближний круг, а за весь, извините, народ. И я как писатель, а значит, и социальный наблюдатель, не могу не замечать, что недовольство людей растет, накапливается, зреют гроздья гнева. Созреют ли? Это зависит от адекватности власти…

— Это нам не грозит. А вот грозит ли нам революция?

— Вы никогда не играли в детстве с кузнечиками? Ты его тронул — он прыгнул. Еще тронул — еще прыгнул. Но на десятый раз он уже не прыгнет. Энергия прыжка иссякла, и ему потом надо будет долго ее накапливать. С народом то же самое. После таких «прыжков», какие мы совершили в девяносто первом и девяносто третьем, надо годами приходить в себя. И в это время с народом можно делать все что угодно. Он, как кузнечик, не прыгнет. Мы бездарно выплеснули огромную социальную энергию, которая пошла не на улучшение, а на ухудшение качества жизни общества. Я говорю в целом — мы же не будем с вами измерять качество жизни народа количеством яиц Фаберже у Вексельберга! Общество расколото на две неравные группы. Меньшая — те, кто выиграл от реформ девяностых, большая — те, кто проиграл. По-своему правы и те и эти. Но те, что проиграли, все-таки правее. Поясню мысль. У нас, к примеру, разрушена система оздоровительного и детского спорта. И у нас есть люди, сделавшие огромные состояния на нашей природной ренте: нефть, газ… Ладно, присвоили. Озолотились. Вложите в юный российский спорт, в детские секции! Нет, они будут тратить миллиарды, покупая импортные спортивные клубы, будут играть, как в солдатиков, в наемный футбол.