О психологии западных и восточных религий (сборник) - Карл Густав Юнг

справляться с лечением, чем при назначении каких-либо химических препаратов. Более того, таким образом мы получаем возможность влиять на биохимические процессы в человеческом теле. Пусть эта выдумка возникает во мне спонтанно или навязывается извне, через человеческую речь, она способна внушить болезнь — или вылечить меня. Вымыслы, иллюзии и мнения суть, пожалуй, самые неосязаемые и нереальные факты, какие только можно вообразить; тем не менее они наиболее полезны в царстве психического и даже в психофизической области.

495 Именно после вынужденного признания этой реальности медицина открыла для себя психическое. Впредь она уже не сможет, не лукавя, честно отрицать реальность психики. Было доказано, что влечения суть условия психической деятельности, а сами психические процессы, по-видимому, обусловливают работу влечений.

496 Недостаток теорий Фрейда и Адлера заключается не в том, что эти теории опираются на влечения, а в их односторонности. Это снова психология без психики, которая подходит людям, считающим, что у них нет духовных потребностей и духовных устремлений. На мой взгляд, здесь в равной степени обманываются и врач, и пациент. Хотя теории Фрейда и Адлера приблизились к постижению сути неврозов гораздо сильнее, чем все ранние медицинские предположения, исключительная сосредоточенность на влечениях не может удовлетворить более глубокие духовные потребности пациента. Эти теории чрезмерно привязаны к научным предпосылкам девятнадцатого столетия, они слишком уж материальны и фактически игнорируют процессы вымысла и воображения. Одним словом, они не склонны придавать жизни достаточный смысл. Но ведь только смысл освобождает.

497 Обыкновенная рассудительность, здравое человеческое суждение, наука как накопление здравого смысла — все это, безусловно, помогает преодолеть значительную часть пути к себе, но все-таки не позволяет выйти за пределы обыденных жизненных реалий, за границы общепринятого и нормального. Мы не находим во всем перечисленном ответа на вопрос о причинах душевных страданий и глубоком их значении. Психоневроз следует трактовать, если вдуматься, как страдание души, не сумевшей найти смысл. При этом всякое творчество в области духовного, как и психическое развитие человека вообще, проистекает из страданий души, а причиной страданий служат духовный застой и психическое бесплодие.

498 Осознавший эту истину врач ступает на почву, перемещаться по которой следует с величайшей осторожностью. Ему ведь предстоит как-то передать пациенту ту самую исцеляющую выдумку, тот смысл, который оживляет жизнь, ибо именно этого страстно жаждет больной, отчаявшийся обрести утешение в разуме и науке. Он жаждет чего-то такого, что овладеет им и придаст смысл и форму смятению невротической души.

499 Способен ли врач справиться с подобной задачей? Полагаю, исходно он предпочтет передать своего пациента в руки священника или философа — а то и вовсе бросит его в одиночестве посреди той общей растерянности, что является особой приметой наших дней. От врача не требуется внушать пациенту какое-либо мировоззрение, его профессиональная совесть к этому не понуждает. Но как он поступит, когда станет предельно ясно, в чем состоит заболевание; когда он увидит, что у пациента вместо любви голое сексуальное влечение, что у него нет веры, потому что пациент боится блуждать в темноте; нет надежды, потому что он разочаровался в жизни и в мире вокруг; что у него нет понимания, потому что пациент не постигает смысла собственного существования?

500 Немало образованных пациентов наотрез отказываются обращаться за советом к священнослужителям. Еще меньше они склонны прислушиваться к философам, ибо история философии оставляет их равнодушными, а интеллектуальные задачи для них выглядят бесплоднее иссушенной солнцем пустыни. Где же те великие мудрецы, которые не просто рассуждают о смысле человеческой жизни, но действительно сумели этот смысл постичь? Нельзя взять и просто придумать некую систему истин, которая дала бы пациенту ровно то, что ему нужно для жизни, а именно — веру, надежду, любовь и понимание.

501 Эти четыре высочайших достижения человеческих усилий суть благодатные дары, им невозможно научить, они не подлежат усвоению и удержанию, к ним не приобщиться заслугами; они приходят к нам через опыт, через иррациональное состояние, неподвластное человеческой воле и прихотям. Опыт невозможно «сотворить», его только получают и набирают, но, к счастью, его независимость от человеческой деятельности не абсолютна, а относительна. Мы можем приблизиться к нему, уж это движение находится в пределах нашей досягаемости. Существуют способы приближения к живому опыту, но не нужно спешить и называть эти способы «методами». Само слово «метод» обладает омертвляющим воздействием. Более того, способ восприятия опыта отнюдь не является каким-то хитрым трюком; скорее, это действие, требующее от нас предаться ему всем своим существом.

502 Итак, пытаясь соответствовать предъявляемым к нему терапевтическим требованиям, врач сталкивается с вопросом, который видится непреодолимым затруднением. Как помочь страждущему обрести опыт освобождения, наделяющий четырьмя великими благодатными дарами и несущий исцеление? Конечно, мы вправе, исходя из наилучших намерений, посоветовать пациенту искать настоящую любовь, настоящую веру или подлинную надежду; еще мы можем утешать его расхожей фразой: «Познай самого себя». Но как пациенту заблаговременно получить то, что способен принести один только опыт?

503 Обращение Савла[668] состоялось не по истинной любви, не по истинной вере, не по какой-либо другой истине. Лишь искренняя ненависть к христианам побудила его отправиться в Дамаск, она послужила причиной того решающего опыта, который в дальнейшем изменил всю его жизнь. Он обрел этот опыт, твердо следуя собственным заблуждениям и упорствуя в ошибочных взглядах.

504 Тут обнажается задача, к решению которой нужно подходить со всей серьезностью. Она ставит психотерапевта перед вопросом, который заставляет встать плечом к плечу со священником: это вопрос о добре и зле.

505 На самом деле именно священник или священнослужитель, а не врач, должен в первую очередь заботиться об избавлении пациента от душевных страданий. Но в большинстве случаев больной обращается к врачу, а не к кому-либо еще, поскольку считает себя нездоровым физически и поскольку отдельные невротические симптомы можно хотя бы облегчить с помощью лекарств. Но если, с другой стороны, он все же идет к священнику, тот вряд ли сможет убедить больного, что его беды обусловлены психикой. Как правило, священнику недостает специальных знаний, которые позволили бы выделить в заболевании психический фактор, так что его суждения лишены авторитетности.

506 Правда, встречаются люди, которые, хорошо осознавая психическую природу своих жалоб, все равно отказываются обращаться к священнослужителю. Они не верят, что тот действительно сможет помочь. По той же причине такие люди не доверяют врачам, и это правильно: ведь врач и священник стоят перед ними с пустыми руками, а то и с пустыми словами, что еще хуже. Вряд ли стоит ожидать от врача каких-то содержательных ответов на главные