Джульетта - Энн Фортье

Которую силой любви, с милостью Божьей,

Разбудит Ромео, ее законный супруг,

В час неизреченной милости.

Таким образом, Салимбени сможет искусственно воссоздать момент воскресения, позволив двум юным любовникам снова увидеть друг друга и соединиться навеки, а жители Сиены, увидев скульптуру, будут называть Салимбени щедрыми благочестивым человеком.

Для поддержания этого мнения Салимбени нужно распространять историю о своем добросердечии и заказать пьесу, в которой он предстанет невинным, как агнец. Пьеса должна быть о Ромео и Джульетте и содержать, как всякое талантливое произведение, побольше стихов и путаницы, ибо люди скорее станут слушать краснобая-сочинителя с трогательными враками, чем честного зануду.

Тех, кто не уймется и будет трубить о виновности Салимбени, нужно заставить замолчать золотом либо железом. Только вырвав злые языки, Салимбени сможет когда-нибудь обелить себя в глазах сиенцев, и его снова начнут поминать в молитвах и говорить про него Небесам.

Таковы оказались советы университетских ученых мужей. Выслушав их, Салимбени рьяно взялся задело. Прежде всего, он вырвал языки профессорам, чтобы они не успели возвести на него клевету. Во-вторых, нанял местного поэта накропать историйку о двух злополучных любовниках, чья трагическая гибель была виной исключительно их самих, и приказал читать ее на уроках чтения - не как выдумку, но как позорно замалчиваемую правду. Наконец, Салимбени нанял великого маэстро Амброджио наблюдать за работой над двойной золотой статуей, а когда она была готова - с драгоценными камнями в орбитах глаз, - поставил в часовне четырех вооруженных стражей защищать бессмертную пару.

Но ни золото, ни железо не смогли отвратить «Черную смерть». Больше года в Сиене свирепствовала ужасная чума, покрывая здоровые тела черными нарывами и убивая все, к чему прикасалась. Половина горожан умерли - на каждого выжившего приходился один покойник, и вскоре стало не хватать живых, чтобы хоронить мертвых. Улицы были во власти разложения и нечистот, и те, кто еще мог есть, голодали от отсутствия еды.

Когда чума, наконец, отступила, мир изменился. Доска людской памяти была начисто вымыта, стерлись воспоминания и о добрых делах, и о худых. Выжившие были слишком заняты насущными нуждами, им было не до искусства и старых сплетен, и история Ромео и Джульетты превратилась в слабое эхо иного мира, иногда вспоминаемое, но в основном отрывками. А могила пропала навек, исчезла под огромным курганом умерших от чумы, и мало кто помнил о ценности статуи. Маэстро Амброджио, лично вставлявший драгоценные камни и знавший им цену, как и многие, умер во время чумы.

Выслушав все, что старая монна Сесилия знала о монахе Лоренцо, монна Мина решила, что кое-что все-таки можно сделать, чтобы умиротворить мятежный призрак. Поэтому в день, когда молодой супруг был особенно нежен с Миной, перед тем как отбыть по делам, она приказала шестерым сильным слугам следовать за ней в подземелье и поднять полы в старинной пыточной камере.

Слуги повиновались с неохотой и отвращением, но хозяйка терпеливо стояла рядом, пока ломали пол, и улещивала их обещаниями пирожных и всяких лакомств, поэтому они не осмелились пожаловаться.

За утро они нашли кости не одного, но нескольких человек. Сперва от зрелища смерти и разложения слугам свело желудки, но когда они увидели, что монна Мина даже не дрогнула, хотя и побледнела, преодолели свой страх и вновь взялись за работу. День шел, и слуги прониклись невольным восхищением к молодой женщине, проявляющей несвойственную ее полу твердость, чтобы избавить дом от злых чар.

Когда все останки были найдены, монна Мина приказала завернуть их в саваны и отнести на кладбище, кроме костей, выглядевших как будто не такими старыми, как другие. Она была уверена, что это брат Лоренцо. Не зная, как лучше поступить, она некоторое время просидела рядом с останками, глядя на серебряное распятие, зажатое в кулаке покойного, пока у нее не родился план.

До свадьбы у монны Мины был исповедник, праведный человек с юга, из города Витербо, который часто рассказывал о тамошнем городском соборе Сан-Лоренцо. Вот прекрасное место для останков монаха, подумала Мина. Святые братья помогут ему упокоиться вдали от Сиены, где он познал невыразимые страдания.

К возвращению мужа у монны Мины все было готово. Останки брата Лоренцо были уложены в деревянный гроб, готовый к погрузке на телегу, и к ним прилагалось письмо к священникам Сан-Лоренцо, кратко объясняющее, что в земной жизни этот человек много страдал и заслужил покой. Единственное, чего ей недоставало, чтобы осуществить задуманное, - это разрешения мужа и пригоршни монет, но монна Мина была умной женщиной и всего через несколько месяцев брака поняла, что хорошая ночь наутро делает мужчину на удивление покладистым.

На следующее утро, когда у палаццо Салимбени еще не рассеялся ночной туман, монна Мина стояла у окна своей спальни, слушая мирное дыхание спящего супруга, и смотрела, как телега с гробом уезжает в Витербо. На шее у монны Мины висело серебряное распятие брата Лоренцо, почищенное и отполированное. Первым побуждением молодой женщины было положить его в гроб вместе с останками монаха, но потом она решила сохранить крест как залог их мистической связи.

Она не знала, почему брат Лоренцо объявился через нее и заставил ее руку вывести на стене старое проклятие, навлекшее чуму на род Толомеи, но у нее было чувство, что он сделал это из доброты, намекнув Мине, что в ее силах найти средство все исправить. И пока она не найдет такой способ, то будет хранить у себя распятие, чтобы всегда помнить о строках на стене и о человеке, чья последняя мысль была не о себе, но о Ромео и Джульетте.

Иди, дитя, и вслед счастливых дней

Ищи себе счастливых ты ночей.

Когда маэстро Липпи дочитал последнюю фразу, мы некоторое время сидели в молчании. Вообще-то текст на итальянском показался мне прекрасным предлогом, чтобы увести беседу от Алессандро, оказавшимся Ромео, но знай я, что повествование заведет нас в такие мрачные места, пожалуй, оставила бы его в сумке.

- Бедняга монах, - сказала Дженис, осушив свой бокал. - Тоже не дождался хеппи-энда.

- Мне всегда казалось, что у Шекспира он чересчур легко отделался, - сказала я, пытаясь оживить беседу. - В «Ромео и Джульетте» монах разгуливает по кладбищу, где повсюду трупы-трупы-трупы с красными от крови руками, и даже признается, что стоял за всей этой петрушкой с роковым срывом плана и сонным зельем… И ничего. Монтекки с Капулетти должны были хотя бы попытаться спросить с него за все.

- Может, так и было, - сказала Дженис, - только позже. «Одних прощенье, кара ждет других»… Похоже, история не закончилась, когда закрылся занавес.

- Еще как не закончилась, - согласилась я, глядя на текст, который только что читал маэстро Липпи. - Вот и мама считала, что до сих пор продолжается.