Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

Римские суды ни в чем не походили на афинские дикастерии[309] со множеством судей, с буйными апелляциями (вместо строгого исполнения буквы закона) к чувствам членов судейского жюри и участникам процесса. В римских же судах личное влияние тоже имеет место, но процесс судопроизводства отрегулирован и происходит по определенному довольно строгому порядку. Судебные дела, которые не касаются безопасности государства или судьбы значительных персон, обычно обсуждаются отстраненно-холодно, причем изрядное внимание придается техническим деталям. Ваш римский юрисконсульт (эксперт в вопросах законодательства) настолько превосходит афинянина в разработке системы формального законодательства, насколько живой афинянин превосходит высеченную из мрамора статую. Отправление правосудия достаточно сложно и запутанно. Существуют суды над судами, причем окончательное решение может принимать либо сенат (как мы только что видели), либо император[310]. «Задержки закона» прекрасно известны ловким адвокатам, и Марциал описывает в своих сочинениях судебный случай, который разбирался 20 лет, пройдя через три последовательных суда – вплоть до смерти всех представителей обеих сторон.

Суды, заседающие в базиликах. Если мы побываем в крупных базиликах, то увидим, что там постоянно заседают два вида судебных коллегий. Для рассмотрения большинства гражданских дел существует крупный «Суд центумвиров»[311], коллегия не «одной сотни», но на самом деле ста восьмидесяти уважаемых граждан, которые заседают порой все вместе, а иногда четырьмя группами для совместного вынесения решений. Их оплотом является базилика Юлия. Считается большой честью выступать перед центумвирами, поэтому адвокаты применяют самые различные приемы и уловки, чтобы побудить серьезных судей выразить им самое высокое признание их ораторского мастерства – как они сделали это Плинию Младшему, «неожиданно вскочив на ноги и зааплодировали ему, не в силах сдерживаться».

Однако основная часть наиболее серьезных тяжб проходит перед judices[312]. Judex мог являться одним из коллегии присяжных заседателей числом 4 тыс. граждан – сенаторов, всадников, плебеев; его мог быть привлечен в качестве члена судейской коллегии для рассмотрения важнейших судебных дел. Численность подобного жюри зависела от важности рассматриваемых дел – в нем бывало от тридцати двух членов до всей сотни судей. Над всеми ними имелся старший судья, либо претор, либо профессиональный знаток законодательства, judex quaestiones, который контролировал представление свидетельств и процессуальную техническую сторону ведения дела.

После того как доказательства представлены, устно или письменно, и ораторы выдохлись, пытаясь склонить судей на ту или иную сторону, судьи получают небольшие навощенные таблички и голосуют. Каждый судья просто проставляет на табличках одну из букв: A – Absolve, «невиновен», C – Condemno, «виновен», или N. I. – Non Liquet, «нет мнения». Даже незначительное большинство голосов могло решить судьбу, признать виновным или невиновным, равное количество голосов трактовалось как оправдание. Если выносился вердикт «нет мнения», дело могли передать на рассмотрение другого суда. Тем самым римские судьи не были ограничены каким-либо сроком, чтобы прийти к согласию.

Но такая юридическая система, однако, часто оказывалась малопригодной и не адаптированной к тому чисто техническому правосудию, которому были привержены римские юрисконсульты. Все больше и больше судебных дел рассматривалось, и приговор выносился единственным judex или небольшой коллегией judices, высококвалифицированных специалистов в вопросах права и особо назначенных претором или другим высокопоставленным чиновником для рассмотрения данного дела, которому требовалось доложить результат рассмотрения. В последние годы империи большие коллегии судей вообще исчезали, и немногие профессиональные судьи становились арбитрами как в применении закона, так и в области представления доказательств – великолепная система с точки зрения научной юриспруденции, но совершенно порочная, если эти судьи коррумпированы, сговорчивы или исполнены классовых предрассудков.

Значительная нагрузка на адвокатуру. Где бы ни заседали суды, большую нагрузку несла адвокатура. Кальв накануне своего успеха в сенате долго отрабатывал свое выступление в базилике, оттачивая все его нюансы. Все молодые Цицероны в школах риторики мечтали о том дне и часе, когда им случится предстать в ниспадающих с их плеч тогах перед сидящими на высоко поднятом помосте судьями и, делая тщательно отрепетированные жесты, то принижая, то возвышая свой голос, молить жюри о пощаде для какой-нибудь несчастной вдовы или обличать некоего казнокрада или грабителя. Один только тот факт, что произнесенные в сенате речи должны быть чрезвычайно тщательно отработаны, дабы никак не затронуть прерогативы императора, предполагал более высокие гонорары за частные мнения в судах, к которым обычно цезарь не проявляет интереса.

Гонорары успешных ораторов оказывались весьма значительны[313], хотя законные платы им скромны, но богатые клиенты, по крайней мере, не забывали преподносить им крупные новогодние подарки или упоминать их в своих завещаниях. Кроме того, надо сказать, что в империи не существовало государственных обвинителей. Уголовный процесс мог быть инспирирован любым гражданином против любого возможного преступника. В поощрение подобного рвения значительная часть штрафа или конфискованной собственности осужденного преступника переходила к самозваному обвинителю. Как нетрудно понять, в правление таких императоров, как Тиберий, Нерон и Домициан, расплодившиеся во множестве доносчики («профессиональные обвинители») быстро богатели, обвиняя состоятельных сенаторов в «государственной измене». Благоприятные дни для подобных профессионалов, похоже, миновали, но доходы некоторых из числа ведущих адвокатов стали буквально королевскими, почти сравнявшись с доходами более ранних адвокатов Вибия Криспа[314] и Эпирия Марцелла – более 200 млн сестерциев (8 млн долларов) у каждого.