Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

Курия Юлия представляет собой величественный зал с рядами удобных украшенных резьбой кресел (subsellia), расположенных полукругом, как и в других законодательных собраниях иных эпох. Шесть сотен сенаторов сидят очень тесно друг к другу, так что выступающие могут говорить, не повышая голоса. У входа стоят консульские ликторы, которые знают в лицо входящих отцов-законодателей и не допускают в зал всех посторонних, хотя в обсуждаемых вопросах нет ничего по-настоящему тайного. Все двери, ведущие в зал, постоянно распахнуты настежь, так что всем любопытным можно стоять около них и слушать проходящие дебаты. Особенно много у дверей толпится молодых сыновей большого числа сенаторов – они внимательно наблюдают за всеми перипетиями происходящего в надежде на то, что в скором времени им предстоит участвовать в чем-то подобном.

Лицом к скамьям обращено невысокое возвышение с рядом курульных кресел для консулов и преторов, здесь стоит низкий массивный диван, на котором сидят десять более молодых сенаторов, тесно прижавшись друг к другу. Эти люди – трибуны от плебса, нынешний остаток всех тех древних правителей, все еще поддерживающий «тень великого имени», сохраняющегося с дней таких деятелей, как Гай Гракх, когда трибун был могущественнее консула.

Собрание сенаторов. Сенаторы занимают свои места. Этот момент не регулировался никакими предписаниями, но традиционный этикет отводил первый ряд для бывших консулов, следующие скамьи занимали бывшие преторы, за ними рассаживались бывшие эдилы, трибуны и квесторы наряду с pedani[293] (сенаторами, которые никогда не стояли во главе тех или иных государственных учреждений), которые скромно занимали последние ряды. Обвиняемый Педий в сопровождении нескольких уважаемых сенаторов и своих родственников, одетых в серые тоги, символизирующие горе и траур, а также двух своих адвокатов в предписываемых обычаем белоснежных одеяниях занимают места на передней скамье. Когда они сделали это, то отметили следующее как плохой знак: ранее пришедшие и севшие на первую скамью несколько бывших консулов поспешили перейти на другую сторону зала.

В центре помоста находится величественная позолоченная статуя Виктории с распростертыми крыльями и развевающимися одеждами, стоящая на шаре и держащая в вытянутой вперед руке лавровый венок[294]. Перед ней, на небольшом алтаре, дымятся несколько углей. Сбоку помоста открывается дверь и появляется ликтор со связкой фасций. В зале, полном сенаторов, сразу же смолкают все разговоры и воцаряется тишина; все облаченные в тоги фигуры одновременно встают, приветствуя входящего председательствующего консула Гая Ювентия Вара[295], сопровождаемого свитой из магистратов, у каждого из которых на плечах красуется подбитая красным toga pretexta.

Открытие сессии; испрашивание благословления. Сохраняя серьезные выражения лиц, все господа опустились в свои курульные кресла; столь же серьезно Вар высыпал горсть благовоний на горящие угли перед алтарем Виктории, и их аромат заполнил зал. Затем Вар выпрямился во весь свой немалый рост и сделал рукой сенаторам знак, чтобы они сели. Затем, когда все они расселись на своих скамьях, он громко и отчетливо произнес: «Внесите священных птиц!»

Никто даже не улыбнулся, когда два служителя внесли и поставили на помост небольшую плетеную клетку, в которой трепыхались несколько домашних кур. Консул встал с кресла и подошел к ним; рядом с ним занял свое место пожилой сенатор, также облаченный в претексту и держащий в руках жезл с завитой спиралью головкой – lituus, знак принадлежности к коллегии avgur’ов, имевших законные полномочия оглашать волю богов. А полной тишине слуга протянул небольшое блюдо с зерном консулу, который осторожно рассыпал горсть зерна перед птицами. Последние, не кормленные несколько дней, тут же принялись клевать зерна, делая это с такой энергией, что несколько зерен даже упали из клетки на каменный пол – самый превосходный знак. Авгур наклонился, всмотрелся в поведение птиц, затем, высоко подняв свой жезл, произнес священные слова: «Нет никаких плохих знаков или звуков!»

Клетка с курами, используемыми для предсказания

Вздох облегчения пронесся по всему сенату. Служители унесли клетку с птицами. Консул с отработанным достоинством завернулся в большую накидку и повернулся к ожидавшему его слов собранию. Мы присутствовали при «божественном действе», теперь можем наблюдать и «действо человеческое».

Обсуждение текущих дел; проведение формального голосования. Даже в период империи все-таки чудесно быть консулом, в сопровождении двенадцати ликторов время от времени обсуждать дела с императором и председательствовать в собрании, в самом великолепном во всем мире. Вар ведет себя с неизменным достоинством аристократа, который проделал долгую карьеру в сенате и теперь достиг вершины своих стремлений. Он сохраняет в сенате все традиции своего античного предшественника, и торжественные ритуалы в нем мало чем отличаются от того великого собрания, которое бросило вызов Карфагену и стерло его с лица земли.

Основным вопросом повестки сегодняшнего заседания должен был стать суд над Педием, но сначала требовалось рассмотреть и некоторые менее значительные вопросы. Консул получил запрос от пропретора Сицилии («сенаторской» провинции): можно ли ему получить полномочия освободить от уплаты налогов некоторые крестьянские хозяйства в окрестностях города Агригентума[296], которые пострадали от насекомых-паразитов? Вар начал решение этого вопроса с произнесения освященной временем формулы: «Мы оставляем на ваше рассмотрение, patres conscripti, может ли это быть хорошо и пойдет ли на пользу римлян». Затем в хорошо подобранных выражениях он изложил суть запроса губернатора и прочитал несколько посланий, в которых обосновывалась просьба крестьян; закончив излагать relation – «представление вопроса», – он завершил свое обращение к сенаторам другой формулой: «Не угодно ли вам высказать свое мнение по этому вопросу?»