Французская защита - Анатолий Арамисов

— А вдруг я потолстею, и ты меня разлюбишь? — улыбнулась девушка.

— Если потолстеешь, точно разлюблю! — подтрунивал мужчина.

— Ах, вот ты какой! Не буду есть ничего два дня!

— Я тебя силой тогда стану кормить!

— Силой? Не сумеешь!

— Ты уверена?

— Уверена! Попробуй и увидишь!

— Ах, так?

— Да, так!

— Ну, держись!

— Уже держусь!

— Ааааааааааа!

— Я сейчас укушу тебя!

— Кусай!

— А мой укус не лечится!

— Тогда ешь быстро!

— Еще чего!

— А вот так…!

— Ты… ты… ты… пусти… я… я сама… ну, пожалуйста… милый… люблю…

Женевьева сорвала наушники и с грохотом бросила их на пол.

— Ты понял! Чтобы все было без ошибок! — Паскаль Фите инструктировал своего знакомого по бывшей работе — сотрудника французской спецслужбы.

Тот снисходительно улыбнулся:

— А гонорар за операцию когда?

— После, когда она принесет желаемые плоды. Договорились?

— Без проблем, — ответил тот, — сделаем как надо.

Виктор Одинцов задумчиво шел по вечернему Парижу. Симона уехала на несколько дней в Лондон отчитаться за проделанную в последний месяц работу. Шеф был недоволен ее частыми отлучками из столицы Франции, и, видимо, там предстоял серьезный разговор.

За это время Виктор навестил Жоржа и Иоланту в НегЫау, Евгения Евгеньевича, который проживал в районе Levallois-Perret и Василия Петровича с Анастасией Михайловной на rue Rischer.

Настроение его было великолепным.

Он был многим обязан этим людям, оказавшим помощь в трудные минуты его жизни. И они были рады ему, Одинцов ни на йоту не изменился с тех пор, как стал претендентом на звание чемпиона мира. Никакого зазнайства, ни капли высокомерия.

Разговоры, вначале идущие на разные темы, неизбежно сводились к предстоящему матчу в Париже. Виктор уклончиво отвечал на вопросы, касающиеся его подготовки к поединку с Патриком Леконтом. Он чувствовал, что его друзья гордятся им, и мысленно молил Бога, чтобы они никогда не узнали истинных причин его фантастического взлета.

Евгений Евгеньевич с гордостью показал ему подлинники Шемякина: причудливые картины со странными фигурами, сыграл на рояле, и долго рассказывал о своей непростой жизни.

Анастасия Михайловна со свойственным ей ехидством жаловалась на уехавшую в Москву чету Осаговских. Василий Петрович больше молчал, иногда пробовал успокоить немного раздраженную супругу, но по его грустному виду Одинцов понял: попытка разрекламировать творчество московского художника потерпела неудачу.

Жорж по-прежнему мечтал обыграть в «блиц» гроссмейстера, и только после пяти проигрышей подряд был с трудом оттащен Иолантой от доски:

— Да хватит тебе! Пусть хоть у нас отдохнет от шахмат!

— Ничего! Ему всегда полезно потренироваться! — улыбчивый президент клуба довольно пыхтел сигареткой.

Накануне, по рассеянности, он попал в неприятную ситуацию.

Заправляя на бензоколонке свой «Ситроен», он задумался, и вместо девяносто пятого бензина влил дизельное топливо.

Машина проехала ровно километр.

— Витя! Выручай! — молил Жорж по телефону. — Я не хочу связываться с транспортниками! Дорого и ждать их долго! Возьми трос или крепкую веревку!

Одинцов на машине Симоны примчался к месту «катастрофы». По русской привычке, взяв на буксир машину Гиршманна, быстро приволок ее на автосервис.

Механики, почесав в затылке, объявили:

— Надо чистить всю топливную систему! Будет готово через два дня.

— Сколько возьмете за работу? — поинтересовался рассеянный водитель «Ситроена».

— Три тысячи франков, — приговором прозвучала цифра, — согласны? Жорж крякнул, но деваться было некуда:

— Хорошо…

Виктор Одинцов, около полуночи прогуливаясь по бульвару Пого, рассеянно смотрел под ноги. Он весь был в мыслях о Симоне, которая почему-то не звонила второй день подряд, и поэтому не заметил темный автомобиль, медленно ехавший вдоль тротуара. На него не обращали внимания попутные машины, (привычное дело — человек ищет парковку на переполненной улице), и он черепашьим шагом тащился вслед за русским шахматистом…

…Виктор с трудом разлепил тяжелые веки.

Прохлада разбудила его. Он удивленно огляделся и понял, что находится на автобусной остановке в нескольких сотнях метров от дома Симоны. Сидя на металлическом стуле с дырочками в сидении. Странная тяжесть в организме сковывала его движения.

— Где я был? — вслух спросил сам себя Одинцов.

Болела голова и все тело. Он подтянулся на руках и с трудом встал на ноги.

Руки дрожали.

В голове мелькали какие-то несвязные видения: внезапная боль в затылке, потом как будто укус змеи в районе кисти и дальше — полный провал памяти.

Виктор по привычке взглянул на часы, но их не было на запястье.

«Воры, что ли?»

Он ощупал карманы. Ключи от квартиры были на месте, но небольшой кошелек с деньгами пропал.

«Наверное, они, — с тоской подумал Одинцов, — но как я не заметил, что кто-то сзади подкрался ко мне?»

Он медленно пошел по направлению к дому. Навстречу попался пожилой господин, выгуливающий собаку.

— Который час, месье? — спросил его Виктор.

Тот испуганно-удивленно вытаращился на него и проворно обошел стороной, спустя пять шагов пробурчав:

— Понаехали тут, эмигранты проклятые, напьются ночью и пристают к людям…

…Струя холодной воды била в голову Одинцова, но облегчения не было. Он с трудом вылез из ванной комнаты, надел халат и, заглянув в бар, плеснул в стакан немного коньяка.

Алкоголь приятно согрел застывшее тело, и боль постепенно стала отступать.

— Ну почему она не звонит? Что с телефоном? — в который раз спрашивал себя мужчина, набирая номер любимой.

В трубке лишь слышался металлический голос оператора: «Связь невозможна, абонент недоступен».

Тревога в душе Одинцова нарастала. Он связался с Жоржем и рассказал о ночном ограблении.

Потом спросил:

— А с вами из Лондона Симона не связывалась по работе?

— Нет, в последние дни мы ничего не получали от нее, — недоуменно проговорил Гиршманн, — а что случилось?

— Не отвечает телефон, и она сама не звонит два дня уже. Такого не было раньше.