Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

Без сомнения, самым дерзким из предпринятых викингами походов было трансатлантическое плавание в Северную Америку с предшествующей колонизацией Исландии и Гренландии. Хотя освоение Исландии было для норманнов естественным продолжением плаваний на запад к Шетландским и Фарерским островам, которые они заселили в VIII веке, до них могли доходить слухи об ирландских монахах-отшельниках, искавших там уединения до IX века. В «Книге о занятии земли» сказано, что до норманнов там были «люди, которых северяне прозвали папами. То были христиане, должно быть, с Британских островов, потому что оставались после них, кроме прочего, ирландские книги, колокольчики и епископские посохи».[645] Археологических подтверждений эти письменные свидетельства не получают — скорее всего, монахи-аскеты не так много оставляли после себя, — но и твердых оснований для опровержения у нас нет.

Родоначальником исландского народа традиционно считается Ингольв Арнарссон, который приплыл в Исландию в 874 году. Нынешняя столица страны выросла из оплота, выстроенного им на берегу залива Рейкьявик («дымящейся бухты»). Саги основным мотивом к переселению называют реакцию на авторитаризм Харальда Прекрасноволосого, который впервые объединил бо́льшую часть норвежских земель, обеспечив себе тем самым огромную власть. Колонизация Исландии шла быстро, через несколько лет туда перебрались с пожитками, скотом и посевным зерном уже две тысячи человек.[646] К концу «занятия земли» в 930 году население Исландии составляло уже больше двадцати тысяч, а к 1100 году, возможно, утроилось. Это особенно примечательно, учитывая размеры кораблей и преодолеваемые расстояния: девятьсот миль от Норвегии до Исландии, то есть при благоприятных условиях шесть дней пути через открытый океан без всяких ориентиров.

Пока лихие датчане грабили Аль-Андалус, а бегущие от гнета норвежцы заселяли Исландию, шведские викинги — они же варяги — устремлялись по рекам Восточной Европы к Византии и арабским сокровищам Восточного Средиземноморья и Азии. Отчасти развитию торгового сообщения способствовал экономический рост шведской Бирки, который в свою очередь обусловливал процветание Хедеби и других портов на западе.[647] По рассказу Вульфстана, приведенному у Альфреда, можно судить о бойкости балтийской торговли только в конце IX века, и хотя других современных ему письменных свидетельств на этот счет нет, есть археологические. Более того, этот товарообмен не был новостью. Предшественником Бирки как крупного центра торговли был близлежащий Хельге, где археологами была обнаружена, среди прочего, статуя Будды V или VI века из Южной Азии и епископский жезл из Ирландии.[648] Стратегически расположенный между Швецией и Финским заливом, остров Готланд выступал средоточием торговли с Восточной Балтикой с V века. Готландские купцы были самыми многочисленными в латвийской Гробине с 650 по 800 год и часто наведывались в литовский речной порт Апуоле.

К тому времени как Вульфстан отплыл в Трусо, по юго-восточным берегам Балтики выросло множество торговых городов и портов. Какие-то развились из сельских поселений, постепенно переходя на торговлю и ремесленное производство, но многие несли отпечаток стороннего влияния — от датчан, готландцев и шведов. Самая сильная концентрация портов отмечалась к западу от дельты Вислы, где находились в том числе Старград (Ольденбург) к востоку от Кильской бухты, Ральсвик на острове Рюген, Менцлин и Волин в дельте Одера, а также Колобжег.[649] Расположенный выше устья Вислы, рядом с нынешним Эльблонгом, Трусо был хорошо защищен от моря. Вульфстан ничего не говорит о местном населении, но археологические данные позволяют предположить, что там преобладало датское влияние. До образования в 850 году постоянного поселения Трусо оставался, судя по всему, местом сезонной торговли. Далее к востоку, у южной оконечности Куршского залива, стоял Кауп (нынешнее Моховое, Россия), богатевший за счет торговли с Биркой.

Истинная ценность таких портов заключалась в доступе к трансевропейским речным коридорам, поэтому неудивительно, что в большинстве своем они вырастали на значительном удалении к востоку от балтийского берега. История продвижения скандинавов на юг через территории нынешней России, балтийских государств, Белоруссии и Украины к Черному и Каспийскому морям повествует — в отличие от истории о набегах викингов на западе — не о разграблении богатых религиозных сооружений (христианству еще только предстояло здесь укорениться), а об основании центров торговли в Старой Ладоге[650] и Новгороде[651] на Ладожском озере и в Киеве на Днепре, примерно в 900 километрах к югу от Ладоги. Почвой для этого бескровного вторжения послужила царившая среди славянских племен междоусобица. Как гласит «Повесть временных лет», «И сказали себе: „Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву“. И пошли за море к варягам, к руси… [и сказали: ] „Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами“».[652] Пришли три брата, старший из которых, Рюрик, сел в Новгороде. «И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были словене». Однозначного ответа на вопрос, почему изначально варяги пришли в Старую Ладогу, объяснение, предлагаемое «Повестью временных лет», не дает, но готовность местных племен, как и в Британии после ухода римлян, пригласить наемного правителя вполне понятна. Дружинники Рюрика Аскольд и Дир двинулись от Новгорода на юг и решили обосноваться в славянском поселении Киев. Именно туда, вдохновленный большей близостью города к центру континента и стратегическим преимуществом расположения на кручах над Днепром, перенес столицу из Новгорода правивший после Рюрика Олег.

Богатая Византийская империя была для Руси лакомым куском, в том числе и в силу своей достижимости. Нагрянувший туда в 907 году князь Олег опустошил окрестности Константинополя, взял с Льва VI дань — почти миллион серебряных гривен — и особым торговым соглашением обеспечил привилегии русским купцам. В условиях оговаривалось: «…а если придут купцы, пусть берут месячное на 6 месяцев: хлеб, вино, мясо, рыбу и плоды. И пусть устраивают им баню — сколько захотят. Когда же русские отправятся домой, пусть берут у царя на дорогу еду, якоря, канаты, паруса и что им нужно».[653] В целом отношения между Киевом и Константинополем наладились, хотя бывали и ухудшения — в частности, после русских походов на Византию в 941 и 970 годах. Наибольшая заслуга в уравновешивании интересов Руси и Византии принадлежит князю Владимиру Святославичу. Скандинавские воины служили в византийской армии и прежде, но князь Владимир по просьбе Василия II прислал шеститысячное войско, чтобы помочь императору справиться с гражданской усобицей. Это войско стало основным ядром императорской варяжской стражи — гвардии, принявшей в свои ряды множество скандинавов и просуществовавшей до XIII века. Дальнейшему укреплению связей между Русью и Византией в 988 году способствовала женитьба князя Владимира на (противившейся тому) сестре Василия, которая убедила князя принять крещение. Учитывая огромную политическую, военную и торговую значимость Византии, уступка не составила труда для Владимира (оставшегося, впрочем, сомнительной кандидатурой для причисления услужливой церковью к лику святых в XIII веке). Смена веры в очередной раз подтверждает гибкость скандинавов в приспособлении к обстановке заселяемых ими земель.