Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

Если не считать повинностей, описанных в «Истории шотландского народа», до IX века британские правители, судя по всему, не особенно интересовались мореплаванием. Хотя Альфреда Великого часто называют отцом английского флота, единственным свидетельством существования этого флота служит упомянутое вскользь намерение выступить против датчан на кораблях. Сколько кораблей, где они стоят, кто ими ведает, на какие средства они содержатся и как набирают команду — остается неясным, как и подробности о флотилии из сотни кораблей, развернутой Эдуардом Старшим в Брананбурге. Позже, в X веке, Эдгар и Этельред II, очевидно, учредили или продолжили систему финансирования флота за счет повинности — когда каждые триста дворов обязаны были снарядить один корабль и шестьдесят человек.[680] Команды моряков-воинов набирались по одному человеку с пяти дворов, каждый из которых выплачивал по три с половиной шиллинга на его довольствие в течение двух месяцев. Кроме того, Этельред брал английских и датских наемников. Схожая система применялась в Норвегии, где Харальд Прекрасноволосый учредил первую массовую корабельную повинность в IX веке, обязав каждые три двора предоставить одного моряка и обеспечить ему довольствие на два с половиной месяца. Из этой повинности выросла и со временем распространилась по всей Скандинавии более сложная схема обеспечения флота, команд и вооружения под названием лейданг.

Судя по всему, при обычных обстоятельствах на флот могли отправить практически каждого, иначе Олаву Трюггвасону не пришлось бы уточнять требования к команде для своего «Ormr inn Langi» («Длинного змея»), флагманского корабля в битве при Свольдере: «Не должно было быть на этом корабле никого моложе двадцати лет от роду и никого старше шестидесяти. Не брали туда голодранцев и трусов, взойти на борт мог лишь доблестный».[681] Вряд ли такие строгие требования действовали в 1066 году, когда Харальд Суровый собрал для похода на Англию по крайней мере 250 кораблей, а флот Вильгельма насчитывал от 700 до 3000 кораблей (тут источники расходятся), укомплектованных 7 тысячами человек и принявших на борт еще 7 тысяч солдат и рыцарей с конями и вооружением.

Надписи на ковре из Байе в своей лаконичной телеграфной манере лишь намекают на сложность логистики и организации, присущую такому грандиозному предприятию: «Здесь Вильгельм приказывает строить корабли. Здесь тащат корабли к морю. Эти люди несут оружие к кораблям, а здесь катят повозку с оружием. Здесь Вильгельм на большом корабле пересекает море и прибывает в Певенси. Здесь на берег сводят лошадей. А здесь воины спешат в Гастингс за провизией».[682] Осведомленный о нормандской угрозе, Гарольд Годвинсон «собрал такое войско морское и сухопутное, какого ни один король в этих землях прежде не собирал»,[683] однако его опыт наглядно продемонстрировал изъяны подобной системы ополчения. Вильгельм так долго оттягивал выход в море, что Гарольд был вынужден снять оборону побережья, поскольку «провизия кончилась и невозможно было дольше удерживать там воинов. Их распустили по домам, король отправился в глубь страны, а корабли отослали в Лондон». И хотя роспуск флота развязал Гарольду руки для сражения с Харальдом Суровым, южный фланг оказался открытым.

Такой бессистемный подход к сбору флота оправдывал себя только до тех пор, пока воины приходили со своим оружием, имевшимся у них в любом случае. У северных европейцев не было дальнобойных орудий, таких как баллисты или катапульты, а конструкция кораблей исключала применение тарана, поэтому корабли выполняли транспортную функцию и полем для рукопашной становились скорее случайно. Одд Сноррасон пространно описывает последний бой Олава Трюггвасона на «Ormr inn Langi» в битве при Свольдере[684] (единственное из сугубо морских сражений эпохи викингов, приводимое в подробностях), где Олав вывел четыре корабля против десятков вражеских. Он сковал свои корабли цепями, поставив «Длинного змея» в середину, поскольку тот был «длиннее и выше бортами, чем остальные, и для боя подходил не хуже крепости». Против него Эйрик Хаконссон выставил корабль под названием «Járnbarðinn» («Железный нос»), «укрепленный железными щитами и ощетинившийся острыми пиками» на носу и корме для защиты от абордажа, — непривычная для тех времен мера. Победу Эйрика объясняют тем, что он принял христианство и скинул с носа корабля статую Тора, а на ее месте возвел высокую башню, с которой сбрасывал на корабль Олава тяжелые бревна. Хотя выигрыш от смены веры не был редкостью, использованная Эйриком тактика явно представляла собой импровизацию, не предусмотренную конструкцией викингских кораблей. Тем не менее она сработала на славу: Олав и восемь его уцелевших товарищей закончили сражение, кинувшись в море. Шведы и датчане «окружили малыми кораблями большие, чтобы выловить тех, кто прыгнул за борт, и доставить к ярлу». Из воды вытащили всех, кроме Олава. Утонул он или спасся, не установлено до сих пор.

Корабли викингов, представленные в сражении у Свольдера, являют собой кульминацию развития североевропейского кораблестроения, насчитывавшего сотни, если не тысячи лет.[685] Корабли Северной Европы отличались от средиземноморских и ходивших по муссонным морям двумя главными особенностями: корпус обшивался внахлест, а не вгладь, пояса обшивки соединялись расклепанными болтами (так называемая обшивка в клинкер или внакрой); почти до самого начала эпохи викингов парус на землях к северу от Рейна не использовался. Неизвестно, когда Галлия и Британские острова изобрели или позаимствовали парус, однако утверждение Пифея, что остров Туле находится в шести днях пути от Шетландских островов или Британии, предполагает знакомство с парусом по крайней мере к IV веку до нашей эры. Расстояние от Шетландских островов до полярных широт Норвегии и Исландии составляет четыреста миль, и если Пифей с командой шли от Шетландов, им пришлось бы покрывать по семьдесят миль в день,[686] то есть почти вдвое больше того, сколько можно пройти на веслах.