Ноль ноль ноль - Роберто Савьяно

Я пытался каким-то образом смириться с тем, что мои слова о Неаполе до одной из сторон доносятся все тише, как ни кричи, и что еще больнее – другая сторона, сам город, отметает их как противозаконные. Я провел много лет, изучая и выслеживая в других краях все то, что узнал в Скампии и Казаль-ди-Принчипе[100], пытаясь расширить перспективу, распространить мою манию на весь земной шар и, видимо, пробуя таким образом единственный возможный для меня вид бегства – бегство вперед.

Что такое убитые в Скампии и окрестностях по сравнению с погибшими в Сьюдад-Хуаресе? Чего стоит единственный в Европе супермаркет наркотиков под открытым небом по сравнению с наркопотоками, контролируемыми кланами Локриде? Вероятно, член ндрангеты даже не снизошел бы до ответа. Калабрийцы, как явствует из множества перехваченных разговоров, неаполитанцев презирают. Слишком уж те разоряются по пустякам, слишком шумные, слишком безалаберные. Их расфуфыренные боссы, все в логотипах от туфель до белья, кичатся машинами и женщинами. У власти в их кланах меньше чем за восемь лет сменилось два поколения.

Самого старшего из главарей новой формации зовут Ф4, что означает “четвертый сын”, figlio quattro. Марко Ди Лауро пришел на смену Козимо, Винченцо и Чиро – все трое сейчас в тюрьме. Скрываясь от правосудия, он показал себя достойным наследником своего отца Паоло – ни одной ошибки, ни одного прокола, никаких наркотиков, единственная зацепка – пристрастие к тюнингованным машинам и личной гигиене. При этом он уже обеспечил себе пожизненное заключение как заказчик убийства Аттилио Романо, имевшего место 24 января 2005 года, всего через три дня после ареста его брата Козимо. Ф4 было двадцать четыре года, когда он обагрил руки кровью невинного.

Следом за ним идут Розарио Гуарино, двадцати девяти лет, и Антонио Меннетта, двадцати восьми, – главари “повернутых”. За душой у них нет даже фамилии какого-нибудь клана – лишь название места, с которого началась их экспансия: улица Ванелла Грасси, крошечный тупичок в старом центре Секондильяно.

Первый носит прозвище Джо Банан – якобы один из друзей ему сказал: “Чего-то тебя разносит. Небось, слишком много бананов ешь, как Бад Спенсер в том фильме[101]». Второй известен как Нино (так это звучит на римском диалекте) или Ниньо (в более экзотическом испанском варианте), и если верить показаниям раскаявшихся мафиози, в первую междоусобицу он выступал на стороне Ди Лауро, а уж только потом переметнулся к “раскольникам”. Если это так, значит, за оружие он взялся, едва достигнув возраста, когда получают водительские права. В конце концов, за убийство другого двадцатисемилетнего главаря той же группировки был арестован подросток, которому едва исполнилось семнадцать, тоже состоявший на тот момент в рядах группировки Ванелла Грасси. Сколько, интересно, ему заплатили за то, чтобы он предал, убил и сел в тюрьму, зная, что на свободе его будут поджидать убийцы?

Пока еще толком неизвестно, кто встал у руля после того, как Джо Банана и Нино арестовали на рубеже 2012–2013 годов. Возможно, совсем молодые ребята, вроде Марио Риччо, двадцати одного года от роду, сына пушера из Муньяно, который сделал карьеру, женившись на дочери Чезаре Пагано, главы одноименного клана, наряду с семейством Амато составившего изначальное ядро “раскольников”. Говорят, это кровожадный фанатик. Не исключено, что именно из-за такой дурной славы клан под его руководством стал терять людей и территорию. А может, это его ровесник Мариано Абете, сын босса Арканджело Абете, который, сидя под домашним арестом, решил завладеть точками клана Амато-Пагано, накалив таким образом отношения внутри группировки. Придя в очередной раз навестить отца, теперь уже в тюрьме, Мариано оплакивал смерть Чиро Абрунцо, застреленного в Барре двумя киллерами на скутерах – предположительно, членами “повернутых”, чье стремление прибрать все к рукам сплотило “раскольников” вновь. “Мы отомстим”, – обещает ему Арканджело. У Абрунцо были родственники среди “раскольников”, но сам он ни в чем не участвовал. Потом убивают Раффаэле Абете, дядю Мариано, и на парня падает обязанность организовать вендетту. И вот в конце концов карабинеры обнаруживают за стенкой потайную комнату, и мать Мариано покоряется судьбе: “Мариано там, внутри. Он безоружен, не стреляйте”. Квартира, где его арестовали, находится прямо над точкой по продаже наркотиков, которую соратники его отца отбили у Амато-Пагано и теперь пытаются отстоять от посягательств банды Ванелла Грасси.

Я слышу хохот, рождающийся в горах Аспромонте, – ветер несет его берегом Тирренского моря, подбрасывает над Везувием и там отпускает. “Да посмотрите на себя, вы, заключающие и расторгающие союзы ради контроля над «Подковой», «Голубым парусом», «Голубыми домами», «Гномьими домиками», «Кварталом третьего мира». Вы сами и есть третий мир – Колумбия и Мексика, ужавшиеся до гномьих размеров”.

И это больно. Это больно, как и все остальное, как непреложный факт, что я должен покинуть Неаполь, но не могу не возвращаться туда снова и снова, мыслью и словом, даже если ответом мне будет презрение еще более глубокое, чем презрение калабрийцев к неаполитанцам. Я так и не оставил Неаполя. Не только потому, что думаю о нем, но и потому, что терплю льющиеся на меня непрерывно потоки ненависти, а еще – чувствую подбадривающие дружеские объятия. Рассказывать о Неаполе – это слегка отдает предательством, но в этом предательстве я нашел свое место. Единственное место, что мне пока даровано.

Мне больно оттого, что кровь заливает площади, больно, что растут списки погибших, и эта боль не утихнет, даже если подуть на больное место со всей силы. Не пройдет, если помазать его зеленкой и даже если зашить. Все это меня касается, как касается нас то, что цепляет глубже всего: наша плоть, дети, самая неприкосновенная часть нас. Как смерть, которая касается только тебя. И до тех пор пока кто-то или что-то меня не убьет, я не перестану ставить на свой номер.

Судьба зашита в ДНК. Так думал один неаполитанский врач, который поддался наконец на уговоры сына: он подарит ему собаку. Собачку небольших размеров, с доброй мордочкой и неиссякаемым дружелюбием. В один прекрасный день он позвал сына на балкон, где того поджидал сюрприз, и в уме еще раз повторил заготовленную речь. Собака – особое существо, ей нужно уважение и воспитание, надо быть терпеливым, но строгим, а главное, дать ей понять, что вожак стаи – это человек. Свобода – это прекрасно, но нужны четкие правила. Совершенно необходимая установка, особенно если речь идет о джек-рассел-терьере – породе, с которой до сих пор охотятся на лис, выгоняя их из норы. Его храбрый и взрывной темперамент задаст сыну нелегкую задачу, поставит его перед одним из ключевых для человеческого детеныша испытаний: научиться не судить по внешности. За умильными глазками смешного ласкового щенка кроется неистовый характер, который еще придется обуздать.