Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

Молон теперь осознал, насколько ненадежной была его оборона: личное присутствие царя действовало на людей магически. Мятежник не мог доверять населению провинций, которые он только что завоевал. Не мог он верить и собственным войскам, во всяком случае – грекам и македонцам, которые, несомненно, составляли основную часть его регулярных войск. Он понял опасность разрыва коммуникаций с Мидией. Поспешно переправившись через Тигр, он собирался остановить продвижение царской армии в скалистых ущельях Аполлониатиды и полагался в основном на курдские нерегулярные войска, которые служили в его армии пращниками. Итак, две армии встретились в этом регионе, и произошло несколько ничего не решавших стычек между разведывательными отрядами с обеих сторон. Однако из-за близости царя мятежнику становилось все труднее не давать своей армии развалиться. Основной задачей для Молона было использовать этот инструмент, не потеряв его; Молон не знал, какие чувства могут охватить воинов, если юный царь из древнего и славного дома будет лично притязать на их преданность. Он решил ударить ночью, но когда он выехал с отборными воинами, то увидел, как группа из десяти юных воинов пробирается к царскому лагерю – и его нервы не выдержали; он вернулся на заре, чувствуя себя обреченным. В тот день произошло решающее сражение. Левое крыло царского войска, где командовали Гермий и Зевксис, было отброшено Молоном, однако справа брат Молона Неолай оказался противником самого царя – и произошло все, чего боялся Молон. Как только воины увидели царя, они перешли к нему. Молон понял, что игра окончена, и вместе с другими вожаками восстания совершил самоубийство. Неолай поспешил в Персиду, где его брат Александр ждал исхода события с остальными членами семьи Молона, его матерью и детьми – и поторопился довершить окончательное уничтожение своего дома. Тело Молона было распято в Каллонитиде на дороге над Загросом – самое видное место в Мидии. Считалось, что, наказывая вождей мятежников, дом Селевков следует обычаям древних ахеменидских царей.

Восстание потерпело поражение в силу того почтения, которое внушало сердцам простых людей имя царя по всему греческому Востоку. Теперь оставалось только уладить дела во вновь завоеванных областях. К воинам, которые были приспешниками Молона, царь сначала обратился с суровым упреком: потом они пожали друг другу руки честным македонским обычаем и закончили ссору[1029]. Военачальники, специально назначенные для реорганизации провинции, отвели войска обратно в Мидию. Сам Антиох перебрался в Селевкию и устроил свой двор в восточной столице. И теперь начала проявляться его собственная личность, воля которой не совпадала с волей его министра. Гермий хотел с чудовищной жестокостью наказать тех, кто принимал участие в восстании. В Селевкии, которая, в конце концов присоединившись к Молону, лишь уступила грубой силе, Гермий удовлетворил свою страсть к насилию. «Адейганов» изгнали. Другие видные граждане были казнены, искалечены или подвергнуты пыткам. На город наложили штраф в 1000 талантов. Юный царь был настроен совсем по-иному. Осторожность и великодушие заставили его склониться в сторону милосердия, и он до некоторой степени смог сдержать излишества своего министра. Штраф был уменьшен до 150 талантов. Диогена, который отличился при обороне Суз, перевели на должность управителя Мидии, а в Сузиане ему наследовал Аполлодор. Пифиаду в провинции Красного моря наследовал Тихон, «архиграмматей» царской армии.

Антиох посчитал, что этот момент взлета его престижа нужно использовать для того, чтобы утвердить авторитет дома Селевка в соседней стране; впротивном случае его труд останется незавершенным. В первую очередь он решил атаковать Артабазана в Малой Мидии: тот был уже очень стар. Опять-таки Гермий испугался восточной экспедиции и стал разыгрывать старую карту Келесирии. Но когда пришли вести о том, что в Сирии царица родила сына, перед ним открылись новые перспективы – прийти к власти в случае смерти царя, и теперь он стал выступать в пользу восточной экспедиции, поскольку она делала такое развитие событий более вероятным. Итак, царь оставил Селевкию и повел свою армию через Загрос в бассейн озера Урмия, где еще со времен Александра спокойно правила иранская династия. При появлении царской армии в этих областях – такого здесь еще не видывали – Артабазан подчинился требованию момента и принял условия Антиоха.

Однако время для полного отвоевания восточных провинций еще не пришло. Для селевкидского царя было бы исключительно опасным уходить далеко в дальние земли в то время, как самому центру империи угрожали Ахей и Птолемей. Но еще до того, как царь отправился домой, в его ближнем кругу произошло важное событие. Царский врач Аполлофан, который испытывал к царю искреннюю и взаимную привязанность, проник в темные надежды, которые питал Гермий. Однако рассказать о своих подозрениях царю он считал все еще опасным, поскольку никто не знал, насколько велико влияние министра на ум юного монарха. Тем не менее Аполлофан решил рискнуть и выразительно напомнил царю о судьбе его брата. К его облегчению, Антиох признался, что втайне сам смотрит на Гермия с отвращением и страхом, и стал умолять Аполлофана предоставить ему какой-нибудь выход. В обществе хватало людей, которые готовы были поучаствовать в уничтожении ненавидимого всеми министра. Однако даже с согласия царя Аполлофану приходилось действовать тайно. Под предлогом, что Антиох страдает от каких-то болезней, врач смог определять, каких людей допускают в царские покои, и комната царя стала местом встреч заговорщиков. Затем стало известно, что Антиоху велели гулять на заре, чтобы дышать холодным утренним воздухом, и Гермий воспользовался возможностью, чтобы встретиться с царем лично. Это была ловушка: единственными присутствующими в тот ранний час оказались участники заговора. Царь выбрал для утренней прогулки тропинку, которая привела их в укромное место вне лагеря, где он, извинившись, отошел в сторонку. Заговорщики немедленно пронзили Гермия своими мечами. Новость о падении главного министра приняли во всем царстве в порыве восторга. Куда бы ни приходила царская армия на своем пути домой, подданные выражали царю свое удовлетворение. В Апамее в Сирии, где жила семья Гермия, жительницы города забили камнями до смерти его жену, а дети – его детей.

К тому времени, как Антиох вернулся в Сирию (конец 220 до н.э.), опасность с Запада проявилась в весьма ощутимой форме. Даже сравнительно короткая экспедиция в Азербайджан позволила Ахею сбросить маску. Он решил заново пересечь Тавр и, появившись в Сирии, рассчитывал на поддержку Киррестики. Оставив Сарды, резиденцию своего правительства в Малой Азии, он отправился в Сирию. В Лаодикее (Фригия) он публично принял диадему и титул царя. Но ему немедленно пришлось столкнуться с той же проблемой, что погубила и Молона: настроения греко-македонских войск мешали им поднимать копья против селевкидского царя. Ахею пришлось скрыть истинную цель своего похода. Однако, пока отряды продолжали идти вперед, к Киликийским Воротам, люди заподозрили правду, и в Ликаонии они оказались на грани мятежа. Как и Киру Младшему в приблизительно схожих обстоятельствах, Ахею пришлось прикрыть свою реальную цель, направив войска против писидийцев – непокорных горцев, которые вели хроническую войну со всеми цивилизованными правительствами в Малой Азии. Его набег, благодаря которому войска получили значительное количество добычи, сыграл положительную роль, вернув лояльность воинов. Однако на тот момент Ахею пришлось отбросить идею вторжения в Сирию, и он вернулся в Лидию.