Портрет моего мужа - Екатерина Лесина

Отчаяние.

Я тоже кричу, как кричат они, силясь прорвать стену молчания. Но и меня, как их, не слышат. И это длится... длится...

Я не знаю, как долго длится.

Оно заканчивается как-то сразу и вдруг с прикосновением к моей ладони. Это прикосновение обжигает, будто пламя.

- Теперь ты понимаешь? - Мар смотрит в пол.

И наверное, это правильно. А я наново учусь дышать.

- Понимаю. Он талантлив.

- Он утверждает, что знаком с каждым из них! - в этой комнате голос вязнет, но стены отзываются на него, они вдруг приходят в движение, нарисованные души. - Он придумывает им имена. Рассказывает... всякую ерунду. Вот, смотри...

Мар схватил меня за руку, сдавил так, что слезы из глаз брызнули и подтолкнул к полноватой женщине, которая стояла спокойно. Лицо ее было блеклым, как у всех, а вот руки, скрещенные на животе, выделялись ярко. Они были прорисованы так подробно, что казались живыми. И пожелай она прикоснуться ко мне, думаю, я бы позволила.

Хорошие руки.

Мягкие.

- Это его бывшая нянька. Мы ее отослали, когда Йонасу исполнилось шесть. Боги, никто не собирался ее убивать! Зачем? Я дал отличные рекомендации и помог перебраться в столицу. Она работает в хорошем доме, с новыми подопечными. А он... он просто не смог смириться.

Мар хлопнул по другой стене, по ногам мужчины с раззявленным ртом. Он, в отличие от женщины, был лишь обозначен. Разве что заплатка на штанах выделялась ярким пятном.

- Балвис, старый пьяница. Жил в деревне. Рыбачил. Все там рыбачат. И утонул однажды. Пьяный. Бывает.

Я кивнула.

Бывает.

Нельзя жить у моря и не приносить даров.

- Йонас возомнил, что его убили. Требовал судить жену. Несчастная женщина овдовела, вынуждена сама поднимать четверых детей, а он... ей пришлось уехать. В деревне пошли слухи. Ей дважды ворота дерьмом мазали, потом и вовсе попытались поджечь. И все почему? Потому что темные люди поверили бреду сумасшедшего... а это Окрис, он упал с башни... да, Йонас был еще мал, но, верно, запомнил... утверждает, что его столкнули. Обвинил горничную и опять же, бедняге пришлось уехать.

Женщины.

Мужчины. И снова женщины...

- ...ее муж избивал. Вот и повредил что-то внутри. Пришлось суд устраивать. После я запретил мальчишке выходить к людям. Это дурно влияло и на него, и на них. Рыбаки уверились, что он и вправду отмечен Джаром. А Йонасу только этой веры и не хватало...

Люди кружились.

И мне стоило немалых усилий вырваться из этого хоровода. Что в комнате еще есть? Пол. Стены... стол, вернее, доска, прикрученная к стене. И держится она почти чудом. Листы бумаги. Карандаши.

Альбом.

И вновь - лица, лица... всегда разные, хотя и обозначены зачастую парой штрихов. Но я почему-то не сомневаюсь, что узнаю их, если...

...узнаю.

Уже узнала.

Вот эта девушка, которая лежала на траве. Линия губ. Легкая горбинка на носу... надо же, я и ее запомнила. Едва заметное родимое пятно на левой щеке.

- Видишь, - Мар подошел сзади. - Он нарисовал и ее. Обрати внимание. Он нарисовал ее без глаз.

Глава 38

Урчание в животе разогнало дрему. И Кирис встрепенулся. Надо... возвращаться надо. Придумать что-то в оправдание... или ничего не думать?

Главное, дойти.

Он-то сможет, а вот мальчишка, придремавший у огня? Его не бросишь, но и на себе не потащишь. У Кириса на это сил точно не хватит. Кажется, подруга детства взяла не только кровь.

Впрочем, стоило ему пошевелиться, и мальчишка открыл глаза. Черные, как треклятая ночь. Это позже Кирис понял, что просто сосуды полопались, отсюда и иллюзия черноты.

- Пора идти? - обреченно спросил Йонас.

- Не хочешь?

Мальчика выполз из кокона и потянулся к одежде.

- Опять запрут. Бабка, небось, нажаловалась папаше, а у того один разговор. Ты ведь тоже меня ненормальным считал, верно?

Отвечать не хочется.

Да и ответ не нужен.

- Считал. Поэтому и не пришел раньше. Я все ждал, ждал... думал, вспомните... правда, ее душу забрали. Кто? Не скажу. Кто-то из наших. Извини, был бы я сильнее, смог бы понять, а так... ее убили на том алтаре, как прочих, а душу забрали. Старый ритуал.

Он потер нос рукоятью клинка.

- Несложно... надо только иметь фиалы из алмаза... алмаз крепкий. Капля крови. Пара рун... к сожалению, в некромантии очень много простых обрядов. Таких, из-за которых стали ненавидеть именно некромантов. Но ты все равно мог бы прийти раньше.

- Извини.

Йонас пожал плечами.

- Я понимаю. Отцу выгодней представлять меня безумцем, да и... я по сути им и был. Но больше не позволю... я бы и сам мог сказать... я ведь слышал, как они умирают. А потом забывал. Вспоминал. Но это больше не казалось важным.

Он тряхнул головой.

- Зачем ты пытался себя убить?

- Чтобы не убить кого-то, кроме себя. Кстати, увидишь, удобное объяснение... будет... я совершил убийство и, не вынеся груза содеянного, покончил с собой. Но сперва расправился с тобой.

- Почему со мной?

Одежда высохла, впрочем, от грязи ее это не избавило. И теперь ткань раздиралась с сухим хрустом. Да и по жесткости напоминала наждак. Однако... избаловался Кирис. Привык к удобствам. Остались в прошлом времена, когда он и спал на земле, и грязи не боялся.

- Слишком много знаешь. Ему сейчас нужно избавиться от лишних людей.

Мальчишка пригладил волосы.

- Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь?

- А тебе не кажется, - тон в тон отозвался Йонас, - что ты преуменьшаешь? Сам подумай. Что бы тут ни происходило, могло ли оно вообще случиться без его ведома?

Повертев ботинок, Йонас отправил его в угол. И то верно, задубевшая ткань - это еще куда ни шло, а вот окаменевшая кожа куда как болезненней.

- Не знаю.

- Знаешь, - мелкий поганец усмехнулся. - Все ты знаешь... а еще... в той истории тебя подставили. Хотя...

Его улыбка была почти мечтательной.

- Это ты тоже знаешь... жаль не хочешь их отпустить. Это никогда не заканчивается хорошо. Мертвецам сложно с живыми. Поэтому не слушай. И вообще, идем. А то ведь соскучатся.

Дверь отворилась сразу. Из хода непривычно потянуло сыростью, и Кирис подумал, что стены неплохо бы укрепить, если уж обрушить их не дают. Деревянные перекрытия давно прогнили, кое-где просели.