Золотой век Испанской империи - Хью Томас

Вероятно, Писарро хотел, чтобы Атауальпа был полностью в его распоряжении. Он распорядился построить возвышение, на котором Инка мог сидеть: «Ему будет предложено сесть там, на площади Кахамарки, и приказать своим людям вернуться в их лагерь»{706}.

Писарро приготовился также и к сражению. Он разделил свою скромную кавалерию на два отряда: одним командовал его брат Эрнандо, другим – Сото{707}. Кандия должен был руководить артиллерией, а также подразделением трубачей.

Сам Писарро, как всегда пеший, должен был возглавлять пехоту – со своим братом Хуаном в качестве помощника. Предполагалось, что когда Атауальпа появится на площади, Кандия отдаст приказ пушкарям стрелять, а трубачам – трубить. По этому сигналу всадники, с привязанными к уздечкам колокольчиками, выедут из длинных строений, где они должны были стоять наготове.

Разумеется, все пошло не так, как было запланировано. Утром Атауальпа не появился. Более того, он прибыл в Кахамарку только под вечер, когда солнце уже садилось. По рассказам очевидцев, его сопровождали около пятисот человек, несших маленькие боевые топорики, пращи и мешочки с камнями, которые они прятали под одеждой{708}.

Самого Инку, в уборе из драгоценных камней (включая изумрудное ожерелье на шее) и ярких разноцветных перьев попугая, несли на носилках с серебряными ручками. Роль носильщиков, по оценке кастильцев, выполняли около восьмидесяти вельмож, которых окружали другие члены свиты, в клетчатой одежде, занятые тем, что пели и подметали дорогу перед Инкой, убирая с его пути мусор, солому и перья{709}. Все эти знатные лица были вооружены пращами. Властелин Чинча, один из наиболее высокопоставленных придворных, также присутствовал – очевидно, его тоже несли на носилках. Педро Писарро вспоминал, что это было «чудесное зрелище – видеть, как солнце сверкало» на золотом и серебряном убранстве носилок Атауальпы. Правитель объяснил своим придворным, что испанцы – посланники Бога, а поэтому нет необходимости в боевом вооружении.

Лишь один из испанцев вызвался приветствовать Инку – Эрнандо де Альдана, эстремадурец из Валенсии-де-Алькантара, что вблизи португальской границы, уже успевший немного выучить язык кечуа (к изумлению Атауальпы). Однако вскорости к нему присоединился и доминиканец фрай Висенте де Вальверде, обратившийся к Атауальпе через переводчика, – им был либо Фелипильо, либо Мартинильо, скорее всего первый. В одном из туземных источников упоминается, что Атауальпу удивила неопрятная внешность Вальверде – возможно, какое-то время у того не было возможности бриться{710}. Доминиканец, по существу, изложил Атауальпе упрощенную версию знаменитого «Требования», вкратце пересказав историю христианства и объявив, что отныне Инка должен выплачивать дань императору Карлу V и признать себя его вассалом, вручить ему свое королевство и отречься от своих богов. Вальверде прибавил также: «Если же ты станешь упорствовать и пытаться противиться нам, не сомневайся, что ты сам и твои индейцы будут сокрушены от нашей руки, как в древности фараон и все его воинство погибли в Красном море»{711}. Судя по всему, эта туманная библейская отсылка не дошла до понимания несчастного Инки.

Далее последовал неясный момент. Согласно Гарсиласо де ла Веге, Вальверде случайно уронил свой требник и крест. Педро Писарро, однако, утверждает, что Атауальпа попросил дать ему посмотреть эти предметы, после чего не сумел раскрыть книгу – возможно из-за того, что она была заперта на замок – и бросил ее на землю. Или, может быть, он бросил ее своим родственникам? Как бы то ни было, Атауальпа уронил ее, и это дало христианам, как они сочли впоследствии, достаточное оправдание для их экстраординарного поведения{712}.

Для Кандии настало время действовать. Он выстрелил из двух пушек, и трубачи протрубили сигнал. Кавалерия на галопе вылетела из своего укрытия. За ней последовали пехотинцы, безжалостно орудуя своими стальными мечами. Несмотря на то что у индейцев было огромное преимущество перед чужеземцами, они понятия не имели, что делать. Большинство поддались панике и, проломившись сквозь глинобитную стену, что шла вдоль четвертой стороны площади, бросились бежать прочь из города. Испанские всадники погнались за ними, причинив множество новых смертей. На площади были очень быстро перебиты несколько сотен человек. По всей видимости, среди испанцев убитых не было, но индейцев было перерезано без счета – по мнению Гарсиласо, в этот вечер погибли пять тысяч индейцев. Оценки других испанских хронистов дают сходные цифры: Трухильо считает, что жертв было восемь тысяч, Руис де Арке – семь, Мена – шесть или семь тысяч, Херес – две тысячи{713}. Даже если мы примем самую низкую оценку Хереса, цифра все равно будет огромной, учитывая, что европейцев было менее двухсот человек.

Атауальпа не был убит; его взял в плен сам Писарро, хотя Инка и был ранен Мигелем де Эстете, нотариусом из Санто-Доминго-де-Силос, который попытался заколоть его кинжалом{714}. Тем не менее, почти вся знать древнего Перу была перебита, а Атауальпа, правитель, оказался на положении перепуганного пленника, которого вначале содержали в храме Солнца, а затем в собственном жилище Писарро в одном из дворцов на площади.

Объяснение этой резне следует искать в беспокойном настроении и мрачных опасениях, владевших испанцами, которые, даже будучи в меньшинстве, полагали, что им следует сражаться, чтобы остаться в живых. Окруженные огромными полчищами людей, принадлежащих к совершенно иной расе, нежели они сами, они чувствовали величайшую неуверенность. Впоследствии они решили, что их жестокость оправдала себя и что тот ужасный день на площади Кахамарки не должен быть забыт – более того, он должен быть повторен.

Причиной варварских действий испанцев был их страх, их обособленность и неуверенность в себе – однако это не оправдывает их позорного поведения, за которое Франсиско Писарро должен нести полную ответственность. Да, действительно, его достижением был триумф европейского метода ведения войны. Тем не менее, существует возможность, что даже Херес дал преувеличенную цифру и что на самом деле число жертв не превышало тысячи человек.