Письма к Вере - Владимир Набоков

«Комплиментов» я от Collins’a наслышался необыкновенных. Повторяю, было все это очень приятно – и почему-то думаю все об Ульштейно-Мэрикс периоде. Обедал дома (а завтракал в Milk Ваг – было слишком далеко возвращаться между книгоиздателем и полковником), и пошли с Гаскеллями (с которыми очень подружился, – милейшие во всех отношениях) в кинематограф, – прекрасный французский фильм «Le Carrefour». Сегодня днем я у Миши Л., а обедаю у Соломон. Радость моя, не забудь сделать то, что просил тебя вчера. Насчет паспорта и Савойи. Торчать до первого июля в Париже незачем. Остаться в Савойе можем до 1 сентября, – я привезу во всяком случае фунтов 45, а кроме того, можно рассчитывать на продажу «Севастияна». На днях выяснится и еще одна денежная комбинация. Обожаю тебя, мое счастие дорогое, пиши ко мне.

ДУШЕНЬКА МОЙ, НРАВИТСЯ ЭТА КАРТИНОЧКА?[144]ЛЮБЛЮБЛЮЛЮЛЮЛЮ ТЕБЯ. ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ВЕРНУСЬ.

В.

Лондон, Хорнтон-стрит, 22 – Париж, рю Буало, 59

7. VI.39

11 ч. утра

Любовь моя, что же ты ко мне не пишешь? Не болен ли мальчишенька? Два слова всегда можно написать. Pas gentil.

Вчера утром занес «Course du Fou» Вальдману и в последний, четвертый раз побывал в музее. Brigadier Evans (геспериды), с которым я за это время очень подружился, дал мне важное поручение к Le Cerf в Париже – привезти certain types, которые ему нужны будут в октябре, из парижского музея, – а добыть что-нибудь от француза по почте невозможно, как мы все знаем. Кроме того, он мне сказал, что we are very understaffed here, необходимо разобрать несколько коллекций – и не исключена возможность, что мне там дадут работу, когда переедем. Вернулся к завтраку (жарко, все мреет, парки полны солнцепоклонников) и днем поехал к Мише. Он собирается деятельно заняться пьесой, ходы у него есть. Оттуда поехал обедать к Соломон. Она поговорила с двумя лицами, одно в Адмиралтействе, другое в Foreign Office, и сегодня утром я им обоим написал по письму с приложением моих бумаг – куррик., testimonials. Кстати, скоро надобно будет послать экземпляр этому – Нагрег’у, Samuel Harper’y. Сегодня завтракаем с Гаскеллями у Марии Соломойловны[145], затем в 3.30 встречаюсь с Molly на Виктории, затем к шести должен быть на party у Lovât Dickson’a (известный издатель), затем в Slavonic School и обедаю у Якобсона. Денек. Завтра вечером я у Тырковой. Душенька моя, мне дико скучно без тебя и его. Меня главное волнует, что мы не выберемся из Парижа 17 июня, – это необходимо, мне (кроме ловли бабочек) нужно писать – а новый межмолок в Париже затянет дело. Денег сейчас должно хватить на все – не говоря о том, что намечается еще одна помощь. Было ли что-нибудь от Е. К.?; я буду ей писать в пятницу, после свидания с Ариадной. Я в этот раз ничего почти не трачу здесь, – 45 фунтов неприкосновенны. Ради Бога, напиши в St. Thorax, если это еще не сделано. Я здесь кое-кому говорил, что «мою жену приглашают знакомые в деревню, но она одна с ребенком не может, потому что так никакого отдыха не выйдет». Я звонил к Сергею R, но его не было. Играю в теннис с Лурье в воскресение. Я себя хорошо чувствую, но мечтаю о тебе и о покое (и о бабочках, ça va sans dire). Мне кажется, я недурно справляюсь со всеми своими делами, а похвал от тебя не слышу. Целую тебя, мое любимое.

ДУШЕНЬКА МОЙ, ОБОЖАЮ И ОБНИМАЮ ТЕБЯ. КАК КАПИТАН?

В.

253. 8 июня 1939 г.

Лондон, Хорнтон-стрит, 22 – Париж, рю Буало, 59

8 —VI —39 8.30 утра

Душенька моя, I did not like your letter, it is quite off the point. Я хочу ехать 17-го. Самое позднее – 20-е, – это крайний срок, – ибо я хочу застать некоторые первые поколения. Напиши ей. Затем: 1) если я «развлекаюсь», то, очевидно, потому, что время есть: особенных дел в воскресение утром в Лондоне не сделаешь; 2) пьесой занят Любжинский. Когда есть всего один экземпляр, то вообще трудно что-либо «сделать». Я просил его во всяком случае дать ее переписать; 3) Тыркова уезжала, – раньше сегодняшнего увидеть ее я не мог, а по телефону кое-что уже ей сказал; 4) Гринберг дал 30 ф. Я тебе не говорил, что это на постоянное устройство mais c’est toujours quelque chose. Foolish and annoying; 5) никаких писем из Парижа Collins’y не надобно было, так как что они хотели, это именно личное свидание. У англичан цвет авторских глаз может сыграть иногда решающую роль; 6) к Hill я написал в субботу – да это большого значения не имеет; 7) от совершенно никчемного приглашения Church’ей, – you don’t know what those parties are, – I do, – следовало бы отказаться. Однако я им написал, что «моя жена и я, мы будем delighted прийти, если только дела не задержат меня в Лондоне».

11 ч.

Я начал письмо до завтрака и сердился. Теперь прошло. Итак, мое счастие, вот какой был вчера день. Цетлина, по-видимому, уже кой с кем поговорила. Я должен быть у нее опять в понедельник. Тогда буду точно знать, на сколько можем рассчитывать по приезде (кроме гринбергских, о которых, разумеется, никому не сказал). В 3.30 уже был на Виктории, где пил лимонад с Molly. Она сказала, что готова и впредь все мое проверять и т. д., что очень мило, vu что ничего еще не вышло из пьесы. В 5.45 заехал к Otto и с ним отправился к Lovât Dickson (я вдруг сообразил – в его-то журнале вышел в свое время «The Passenger»). Там было много народу, – я был в ударе – глупо звучит, но я так чувствовал, – проговорил с Lovât больше часу (он читает «Севаст.» для Macmillan’a), и очень все было хорошо, ответ окончательно будет на днях. Мелькнула у меня новая теория литературного произведения, которую я ему тут же развил (впрочем, я уже как-то об этом думал: картину не смотришь слева направо, а сразу все вбираешь, по этому принципу должен быть построен роман, но в силу особенностей книги (страницы, строки и т. д.) необходимо, чтобы она прочитывалась дважды, и второй раз – настоящий). Обедал у Якобсонов. Серг. Иосиф, предложил мне повидать Thomson’a (в комитете помощи Science and Learning), привезшего из Америки «8 мест для арийцев». Повидаю. Надеюсь, I shan(’)t get into a mess, из-за того что одновременно интересуются «Севастьяном» Collins и Macmillan. Советуюсь с Гаскеллем по этому поводу. Завтракаю у Чернавиной, днем, вероятно, буду в «Fox Film С°», где, мне сказали, нужны readers, обедаю дома, потом к Тырковой. Начинает все это надоедать – особенно после твоего письма. But I love you tremendously.

МИТЕНЬКУ МОЕГО ЦЕЛУЮ. В.

Лондон – Париж, рю Буало, 59

9 —VI

Душенька моя, любовь моя, ну что ж, еще пять дней, и вернусь. Чем больше думаю, тем сильнее хочется уехать из Парижа 17-го. Пожалуйста, не пойдем к СЬигсЬам! Это безумно далеко! Это будет дико скучно! Будет дождь. Никаких «контактов» все равно там не установишь. Умоляю! Сегодня был разбужен необыкновенно живым сном: входит Ильюша (кажется, он) и говорит, что по телефону сообщили, что Ходасевич «окончил земное существование» – буквально. Вчера я был утром (и потом завтракал) у Чернавиной. Получил перевод – научная статья об определении возраста мыши Mus flavicollis по костям, – 30 страниц мелкого шрифта. Я взял, потому что все-таки выйдет около 7 с половиной фунта, но надо кончить в четыре дня. Сел работать около двух в Kensington Park и потом (когда небо заволокло) продолжал дома, – сделал почти треть, – дико трудно и тяжко написано. 5 + 10 + 30 + 714 +… Затем был в «Fox Film», очень милая дама сказала, что readers по-русски и по-французски постоянно нужны, записала адрес и т. д. Продолжал мышь, обедал дома, потом пошел к Тырковой. Она, как уже мне говорила, ездила осматривать сдающиеся для беженских нужд коттеджи в 5 часах от Лондона, но говорит, что там ужасно, земляные полы, сыро, все по-нищенски – не решается поместить там Е. К. и Ростика. Теперь она будет хлопотать, чтобы устроить их в здешнем русском общежитии, где условия гораздо лучше. Полагает, что из этого что-нибудь получится, и вообще, была очень душевна.