Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

своим не поверил. Взволнованный, я вскочил и стал ходить перед мастерской взад и вперед. Меня увидел Нугзар Швелидзе и крикнул: «Что случилось?» – «Ничего», – ответил я.

Когда я рассчитался с долгами, у меня еще оставалось сто лари. Двадцать лари подарил Тамазу, тот пошел играть и все продул: «Еще и свои пять лари в придачу, – переживал он, – лучше бы ты не давал мне этих денег».

Через десять дней, на праздник святого Георгия, я купил в церкви свечи, и мы с Тамазом отправились на кладбище. Он плохо помнил место, где был похоронен мой отец, но мы издали увидели памятник и нашли могилу. На маленьком гранитном постаменте были высечены красивые буквы: «Его сиятельство князь Гиорги Андроникашвили». Памятник был отлит из какого-то простого металла, высотой метра полтора, а лицом был копией экспедитора Володи, от моего отца там не было ничего.

Я обошел его вокруг и от удивления разинул рот.

– Этот сукин сын не ожидал твоего возвращения и одним выстрелом хотел убить двух зайцев, – начал рассуждать Тамаз, – во-первых, показал тем аристократам свое сходство с человеком, чью фамилию носит, а во-вторых, когда Володя умрет, он перенесет этот памятник на его могилу и выполнит свой сыновний долг и перед ним.

– Ты знаешь, где находится офис Дворянского собрания? – спросил я.

Тамаз кивнул. Памятник был укреплен цементом на постаменте, мы легко его отодрали. Потом, чертыхаясь, тащили до ворот. Там я нанял маленький грузовичок, уложили на него памятник и выгрузили на площади Ираклия Второго перед офисом Дворянского собрания. Дотащили до входа и прислонили к стене. Из офиса вышла женщина.

– Кто это? – спросила она.

– Отец вашего вице-президента, – ответил я, – похож?

Она пригляделась и улыбнулась:

– Да, очень. А сюда зачем принесли?

– По сыну соскучился, – заключил Тамаз.

В ту ночь мне плохо спалось. Приснился странный сон, будто отец пытался подняться из могилы, но экспедитор Володя и его сукин сын пинками заталкивали его обратно. Потом откуда-то появился Тенгойя и стал им помогать. Я стоял и тупо смотрел, не смея шевельнуться. Проснувшись, я разозлился на себя: «Со мной-то какого черта случилось? Ведь мог же я взять камень и запустить в них».

К двенадцати часам за кирпичами остановилась синяя «BMW» со знакомым номером 767, вышел тот самый ублюдок и, сделав строгое лицо, спросил: «Знаешь же, зачем я пришел?» Я протянул ему конверт с деньгами. Он пересчитал их и положил в карман. Затем написал на листке, что братство приняла от меня в качестве пожертвования шестьдесят лари. Хлопнул треугольной печатью и положил листок на стол возле обуви. Улыбнулся и сказал: «Наш офис теперь выше, в здании института ботаники, будут проблемы – заходи, мы друзей в беде не оставляем». Пришлось ответить: «Большое спасибо».

52

Прошла еще неделя, и по городу поползли слухи, что бандиты похитили Трокадэро и требуют за него большой выкуп. Я узнал это от Грантика Саркозяна:

– Говорят, но не думаю, что это правда, – он был очень удивлен, не мог поверить.

– Кто тебе сказал? – спросил я.

– На почте услышал.

У меня было маленькое радио, купил за пять лари на барахолке, висело на стене под портретом Манушак. В полдень обычно передавали новости. Я включил его и услышал имя и фамилию Трокадэро, затем текст читал диктор: «Этот известный бизнесмен и филантроп бесследно исчез из дома своей подруги, из-под носа собственной охраны. Поиски продолжаются уже пять дней, но пока безрезультатно». Вот и все. О бандитах и выкупе ничего не сказали, об этом написала на следующий день одна довольно популярная в народе желтая газетенка. С этой-то газетой в руках к полудню появился Тамаз, за ним следовали алкаши. Он сел передо мной на кирпичный кубик и начал громко читать, все внимательно слушали, мне показалось, текст был довольно веселым, кончался вот такими словами: «Для такого серьезного бизнесмена, каким является похищенный, не составит особого труда выплатить пять миллионов долларов, так что надеемся на благополучную для обеих сторон концовку этой истории».

Один из алкашей, с ужасно хриплым голосом, сказал:

– Это дело рук больших чинов из ментуры.

Другой добавил:

– Если не их, то наверняка – армейских генералов.

Тамаз покачал головой:

– Не исключено, конечно, но сомневаюсь, чтобы такие умные и прогнившие люди, как крупные легавые и генералы, пошли на такой риск.

– А кто же тогда? – спросил Цепион Бараташвили.

– Ублюдки, – ответил Тамаз, – которые и не представляют, с кем имеют дело, и не интересуются. Не думают ни о чем, кроме денег. Деньги-то они получат, только вряд ли успеют их пересчитать.

В этот момент я увидел Манушак в пестром платье, вместе с внучкой она стояла на тротуаре на противоположной стороне улицы. Я отложил инструменты и встал. Алкаши пропустили меня, я подошел к ним и расцеловал обеих. В этот раз девочка показалась мне еще худее. Она сунула руку в карман старой куртки и достала два каштана.

– Это тебе, – протянула она мне каштаны, медового цвета глаза светились теплом.

У меня мелькнула мысль, что из-за той жизни, которая выпала на долю Манушак, эта девочка, вполне возможно, доводилась внучкой кому-нибудь из пьянчуг, которые стояли теперь перед моей мастерской и разглядывали нас. Они все пожали Манушак руку и, как могли, подчеркнуто вежливо поздоровались. Конечно, так они усердствовали из уважения ко мне. Потом они один за другим оставили нас и переместились к гастроному. Манушак не ожидала такой встречи и была там, не знаю как он и приятно удивлена.

– В ХрамГЭС еду, в психбольницу, Сурена повидать, – сказала она, – давно не была, беспокоюсь.

Я принес из гастронома колбасу, сыр и лимонад, хлеб у меня был, и угостил Манушак и девочку. Потом закрыл мастерскую, и мы поехали на автовокзал. Там в столовой я запасся едой, и уже под вечер в наполовину пустом автобусе мы приехали в ХрамГЭС. Оттуда шесть километров шли пешком по лесу, потом шли полем, поднялись на пригорок и увидели внизу здание и двор больницы. Двор был окружен кирпичной стеной, по одну сторону протекала маленькая речушка, по другую шла автомобильная дорога.

– Колени разболелись, – пожаловалась Манушак, – посидим.

У обочины дороги лежали гранитные глыбы. Я постелил пиджак на одну из них, она села и показала мне опухшие колени.

– Если долго хожу, потом вот такое с ногами, – сказала она, и в этот момент вокруг запорхала красная бабочка.

Маленькая Манушак повеселела, стала ловить бабочку, изловчилась и поймала.

– Отпусти, жалко, – сказала Манушак, девочка послушалась и отпустила. Тут послышался