Вавилонские младенцы - Морис Дантек

Тут в комнату ворвался доктор. Он стремительно приготовил инъекцию. Вещество молочно-белого цвета перекочевало в шприц из небольшого флакончика с герметичной пробкой.

— Что вы делаете, доктор? — спросила Мари голосом маленькой девочки.

Кассапиан ничего не ответил.

Мари напряглась:

— Доктор?

— Не беспокойтесь, — сказал Кассапиан. — Вы ничего не почувствуете.

Ангел кивнул. Игла вонзилась в вену Мари.

Ангел улыбнулся девушке, озаренный светом, который уже начал медленно угасать.

— Он прав, Мари. Ты ничего не почувствуешь.

Затем она умерла.

Странно, но Мари каким-то образом сохранила объективное знание, остаточную память об этом событии.

Она испытала чрезвычайно сильный синдром ОСП. Она покинула свое тело и наблюдала за дальнейшими событиями, как ей и полагалось — из верхнего угла комнаты.

Спустя несколько секунд маленькая черная тумба-прибор издала резко участившийся звук «бип», а затем раздался непрерывный сигнал. На экране появилась горизонтальная линия. Это напоминало странную, начисто стертую видеозапись.

Кассапиан убрал все инструменты.

— Запишите показания на шифрованный терадиск, — приказал он ассистенту и спустился к Торопу.

— Мне сказали, что в подвале есть большие ПВХ-мешки для мусора и облицовочные камни. Вы упакуете ее в три-четыре слоя из мешков, добавите несколько камней, потом завернете все это еще в несколько мешков, возьмете в лодочном сарае надувную лодку «Зодиак» и вышвырнете тело за борт в двадцати милях от берега.

Тороп послал собеседника куда подальше.

— Мне не платили за то, чтобы я убирал за вами. Вы решили убить ее, вот и разбирайтесь. Возьмите этот ваш «Зодиак» сами. И облицовочные камни. Даже не решаюсь сказать, куда вам стоит их засунуть. Как и мешки для мусора. Все вместе это может быть достаточно забавно.

Мари поняла не все из того, что произошло далее. Ее память начала быстро распадаться. Но она еще помнила, как доктор и его ассистенты втаскивали в надувную лодку какой-то длинный предмет, обернутый во что-то черное и блестящее. Затем ее сознание испарилось над водой, в которую стремительно погрузилось ее тело.

Мари пришла в себя перед бензоколонкой компании «Ирвинг». Она находилась на Западном шоссе 40, примерно в пятидесяти километрах от Монреаля. Солнце садилось. Мари не знала, какое число и сколько времени прошло после ее бегства из дома на улице Ривар.

Она полностью сохранила память о недавнем «виртуальном» опыте, которая лишь немного подернулась туманной дымкой, характерной для воспоминаний о реальных событиях.

— Полный бак, мадемуазель?

Мари чуть повернула голову в сторону молодого парня в оранжевом комбинезоне, который размахивал алюминиевым «пистолетом» на конце шланга.

У девушки возникло впечатление, что работник заправки задал ей этот вопрос уже по меньшей мере дважды или трижды.

Еле ворочая языком, чувствуя, что в горле пересохло, Мари сглотнула слюну и, не глядя на парня, ответила:

— Да, конечно.

После чего почти бегом бросилась к ближайшему автомату, чтобы купить бутылку прохладной кока-колы.

Вернувшись в машину, Мари поехала дальше и через некоторое время затерялась на каком-то лесном проселке. Остановила «вояджер» на обочине, улеглась на заднее сиденье, скрючилась под одеялом, которое вытащила из рюкзака.

И заснула как убитая.

Когда Мари проснулась, занимался рассвет. Рядом с ней был ангел.

Это была молодая женщина с еще более белой кожей, чем у ангела в мужском обличье. Сквозь кожный покров Мари видела всю кровеносную систему вестницы, темно-синие и прозрачные серебристо-голубые вены. Женщина была в плаще из черной кожи, пепельные волосы выбивались из-под черного берета с ярко-зеленой эмблемой, на которой были изображены две сплетенные змеи. Она блестела будто ожившая светящаяся вышивка. Женщина выглядела удивительно красивой и опасной — нечто среднее между Ким Новак[116]и Модести Блейз.[117]

— Началась очередная стадия мутаций. Я — новая форма.

— Да, конечно.

— Мари, здесь небезопасно.

Мари посмотрела на ангела, в ее глазах была безнадежность.

— Я… я знаю… Что я должна делать?

— Автомобиль засекли. Сейчас всю страну переворачивают вверх дном, чтобы его найти. Вы должны как можно скорее бросить эту машину.

Мари надолго застыла без движения, парализованная страхом и тоской.

Ангел в женском обличье смерил собеседницу суровым взглядом:

— Действуйте, Мари. Вы должны бежать. Возьмите самое необходимое и бегите.

— Куда? На чем? — завопила та, чувствуя, что находится на грани истерики.

Архангел вздохнул:

— В свое время мы этим займемся. Вы должны уйти. И оставить машину на этом месте. Солнце еще не встало. У вас очень мало времени.

Мари посмотрела на ангела и на то, как ночная тьма рассеивалась над холмами. Это правда. Меньше чем через полчаса станет совсем светло.

Весь Квебек, наверное, вышел на ее поиски. Мари бросила короткий взгляд на открытый рюкзак и быстро вылезла из-под одеяла. Свернула его, удивляясь своей внезапной ловкости и неизвестно откуда взявшейся решительности. Нет, она не позволит убить себя как овцу, которую ведут на бойню.

Она будет драться, спасая собственную жизнь. Нечто внутри нее уже заявило о своем праве на существование. Мари бросила машину и зашагала прямо вперед.

Идя по дороге, она думала о том, что в Квебеке у нее нет знакомых. Она прожила свою жизнь так, что стала чужой. Чужой для самой себя так же, как и для всех других.

Последних друзей она заводила, когда ей было двенадцать лет. Эта дружба продолжалась до тех пор, пока приступы психоза, сопровождавшиеся словесным бредом, не привлекли к ней внимания школьных учителей и работников социальных служб, которые сообщили об этом ее родителям. В ожидавшей ей жизни шизофреника, ведущего растительное существование за решеткой психбольницы, коренной поворот произошел лишь тогда, когда команда доктора Манделькорна решила использовать ее для своих научных свершений. Навстречу девушке, обреченной всю жизнь провести под действием нейролептиков, судьба направила агентов свободы.

Нет, не «свободы» — прорвалась в сознание поправка от шизопроцессора. Даркандье и Винклер использовали это слово крайне редко, с кальвинистской строгостью. Они не скрывали своего недоверия к термину, которым слишком часто прикрывают худшие из мерзостей. «Мы не претендуем на то, чтобы сделать вас „нормальными“, мы не пытаемся избавить вас от того, что принято называть злом, мы не берем на себя обязательства даровать вам больше свободы, чем имеем или когда-либо будем иметь сами, мы просто хотим помочь вам стать теми, кто вы есть, если перефразировать высказывание одного из наших любимых авторов».