Жизнь способ употребления - Жорж Перек

Сама мадам Моро почти никогда не притрагивалась к блюдам, которые готовились для ее приглашенных. Она соблюдала все более строгую диету и довела ее до того, что в итоге запретила себе все, кроме молоки сырой рыбы, куриного филе, вареного сыра эдам и сушеного инжира. Обычно она ела до прихода гостей, одна или с мадам Тревен, но это не мешало ей оживлять званые вечера с такой же энергией, какую она проявляла в течение рабочего дня, поскольку в них она видела необходимое продолжение своей профессиональной деятельности: она продумывала их с педантичной тщательностью, составляя список приглашенных, как составляют план сражения; она неизменно приглашала семерых человек, среди которых обычно присутствовали: одно лицо, имеющее какую-нибудь официальную должность (глава кабинета, советник-референт счетной палаты, служащий государственного совета, начальник управления кадров и т. п.), один художник или литератор, один или два ее сотрудника — но только не мадам Тревен, которая терпеть не могла подобные празднества и предпочитала в такие вечера сидеть в своей комнате и перечитывать книгу, — а также французский или иностранный промышленник, с которым она на тот момент вела дела и ради которого устраивала этот ужин. Две-три удачно подобранные супруги дополняли застолье.

Один из таких памятных ужинов был дан в честь человека, уже не раз посещавшего этот дом, а именно Германа Фуггера, друга Альтамонов и Хюттинга, немецкого бизнесмена и производителя товаров для туристов, которые мадам Моро должна была распространять во Франции: в тот вечер, учитывая тайную страсть Фугтера к кулинарному искусству, она распорядилась приготовить розовую трапезу — заливная ветчина Вертюс, кулебяка из лосося в соусе «заря», дикая утка в персиках, розовое шампанское и т. д. — и помимо одного из своих ближайших сотрудников, заведовавшего сектором «супермаркеты», пригласила журналиста из отдела кулинарных рецептов, бывшего владельца мукомольного комбината, ныне занимавшегося сбытом готовых блюд, и винодела-производителя мозельских вин; двое последних были при супругах, которые не меньше мужей любили вкусно поесть. Оставив без внимания свинью Флуранса и прочие курьезы, призванные развлекать гостей во время аперитива, приглашенные на сей раз вели беседы о гастрономических удовольствиях, старых рецептах, былых шеф-поварах, белом масле мамаши Клемане и прочие застольные разговоры.

Разумеется, столовая в стиле Анри Флери служила только для этих престижных ужинов. В другое время, даже тогда, когда мадам Моро еще была здорова и обладала хорошим аппетитом, она ужинала с мадам Тревен в своей комнате или в комнате своей подруги. Это был единственный момент за день, когда они могли расслабиться; они говорили о Сен-Муэзи и делились воспоминаниями.

Мадам Моро будто вновь видела старого винокура с красным медным перегонным аппаратом, который приезжал из Бюзансэ на маленькой черной кобыле, отзывавшейся на кличку Красавица, а еще зубодера в красной шапочке с разноцветными брошюрами, а рядом с ним волынщика, который играл ужасно фальшиво и как можно громче, чтобы заглушать крики несчастных пациентов. Она вновь переживала обиду оттого, что ее лишали десерта и сажали на хлеб и воду за плохую отметку, поставленную учительницей; она вновь ощущала тот ужас, который испытала, когда по наказу матери взялась чистить кастрюлю и обнаружила под ней большого черного паука; а еще невыразимое изумление, когда однажды утром 1915 года первый раз в жизни увидела самолет, биплан, который вынырнул из тумана и сел на поле; из него вылез божественно красивый молодой мужчина в кожаной куртке, с большими светлыми глазами и длинными тонкими руками в больших перчатках на меху. Это был валлийский авиатор, летевший в замок Корбеник и заблудившийся в тумане. Он безуспешно изучал карты, которые имелись у него в самолете. Она ничем не смогла ему помочь, как, впрочем, и жители деревни, к которым она его отвела.

А еще из самых ранних воспоминаний возвращалось завораживающее чувство, испытываемое всякий раз, когда еще маленькой девочкой она смотрела, как бреется отец: обычно по утрам, около семи часов, после сытного завтрака он садился с серьезным видом и очень мягким помазком взбивал в плошке с очень горячей водой мыльную пену, такую густую, такую белую и такую плотную, что даже спустя семьдесят пять лет при этом воспоминании у нее текли слюнки.

Подвалы. Подвал Бартлбута.

В подвале Бартлбута — остатки угля, на которых все еще стоит черное эмалированное ведро с железной дужкой и деревянной ручкой, велосипед, подвешенный на крюке из мясной лавки, отныне пустые ячейки для бутылок и четыре сундука для путешествий, четыре выпуклых сундука, обтянутые пергамином, обжатые деревянными обручами, с медными уголками и окантовками, обложенные изнутри листами цинка для герметичности.

Бартлбут заказал их в Лондоне, у Эспрея, и распорядился заполнить всем, что могло оказаться необходимым, полезным, удобным и просто приятным во время его кругосветного путешествия.

Первый сундук, который, открываясь, являл вместительную вешалку, содержал полный гардероб, подходящий ко всевозможным климатическим условиям, а также к различным мероприятиям светской жизни, совсем как наборы вырезанных из картона костюмов, в которые дети наряжают кукол на модных гравюрах; там было все: от меховых сапог до лакированных туфель, от дождевиков до фраков, от шерстяных шапочек до бабочек, от колониальных шлемов до цилиндров.

Во втором сундуке находились кисти, краски и другие принадлежности для рисования акварелей, уже готовые упаковки, предназначенные для Гаспара Винклера, путеводители и карты, туалетные принадлежности и хозяйственные мелочи, которые, вероятно, не всегда легко найти на краю света, аптечка, пресловутые банки с «ионизированным кофе» и некоторые технические приспособления: фотоаппарат, бинокль, портативная пишущая машинка.

В третьем сундуке хранилось все, что могло понадобиться, если бы — став жертвами крушения судна в результате бури, тайфуна, наводнения, циклона или бунта экипажа — Бартлбут и Смотф уцепились за какой-нибудь обломок, доплыли до какого-нибудь необитаемого острова и попытались там выжить. Его содержимое в модернизированном варианте полностью соответствовало содержимому привязанного к пустым бочкам ящика, который капитан Немо подбросил отважным поселенцам острова Линкольн, и чей точный перечень, занесенный в записную книжку Гедеона Спилета, занимает — правда, вместе с двумя гравюрами почти в полную страницу — страницы 223–226 «Таинственного острова» (изд-во Этзель).

И, наконец, четвертый сундук, предусмотренный для менее суровых испытаний, был отведен под прекрасно сохранявшуюся и чудесным образом умещавшуюся в столь ограниченном пространстве шестиместную палатку и всевозможное снаряжение, от классического кожаного бурдюка до удобного — и на тот момент новейшего, поскольку он получил премию на последнем конкурсе Лепин, — ножного насоса, не говоря уже о таких предметах, как подстилка, двойная крыша, нержавеющие колышки, запасные растяжки, спальные мешки, надувные матрацы, ветрозащитные фонари, согревающие пластинки, термосы, складные столовые приборы, походный утюг, будильник, патентованная «бездымная» пепельница, позволявшая закоренелому курильщику предаваться своему пороку, не причиняя неудобств окружающим, и полностью складывающийся столик, который с помощью крохотных восьмигранных торцевых ключей можно собрать — или разобрать — часа за два, если взяться за это вдвоем.