Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев

Грозный в первом послании Курбскому писал: «А всеми родами мы вас не истребляем, но изменников повсюду ожидает расправа и немилость». Судьба дочерей заговорщика Старицкого (и не их одних) наглядно подтверждает, что так оно и было.

Вассальное королевство Магнуса под рукой Москвы имело шансы выжить – простые жители Ливонии относились к нему положительно. Даже такой недоброжелательно настроенный к России ливонский хронист, как Балтазар Руссов, в своей «Хронике Ливонии» не скрывал, что «почти все ливонцы» были сторонниками русского протектората – настолько латыши и эстонцы были сыты властью рыцарей и епископов.

Однако и здесь подвела жадность русской элиты, требовавшей в Ливонии земельных пожалований, что оттолкнуло от русских местное крестьянство. Оказался ненадёжен и сам Магнус – вначале он повёл тайную двойную игру, а в 1578 году присягнул на верность польскому королю Стефану Баторию. Впрочем, полякам не нужна была отдельная Ливония – даже как «буфер». В итоге Магнус потерял свои владения и в 1583 году умер в нищете.

Продолжение затянувшейся Ливонской войны и проблемы России оживили надежды Девлет-Гирея. Союз с новообразованной Речью Посполитой представлялся ему удобной возможностью расправиться с Русью. Подталкивал Крым к этому и султан Селим Великолепный – в расчёте на отложение от Москвы Казани и Астрахани. Иван через своих послов Дюткина-Новосильцева и Кузьминского пытался удержать Селима, но безуспешно.

Нет худа без добра – необходимость обеспечить безопасность южных рубежей России обусловила ряд эффективных мер по усилению и совершенствованию сторожевой службы и более широкого привлечению к ней донского казачества.

Русское южное казачество возникло на рубеже XV и XVI веков, когда усиление феодального гнёта с одной стороны и ослабление степняков с другой стороны стало причиной бегства в южные степи – на Дон, Северский Донец, Хопёр и Медведицу, масс русского и украинского крестьянства. Постепенно образовывались оседлые поселения, и казаки становились естественным форпостом Руси на Юге.

Связи Дона с Москвой росли и укреплялись, казаки принимали участие во взятии Казани… В 1556 году атаман Черкашенин поддержал действия русского воеводы Ржевского-Дьяка против турецкой крепости Очаков и крымских татар, в 1570 году казаки Черкашенина сопровождали царского посла Новосильцева от Рыльска до Азова. Казаки получали за службу «государево жалованье: деньги, и сукна, и селитру, и свинец…».

В 1571 году Иван поручил воеводе Воротынскому реорганизовать сторожевую службу, и в том же году в жизнь России вошёл первый русский военный устав «Уложение о станичной службе». Сторожевую службу несли государственные подвижные отряды – «станицы», численностью до 100 человек. Отряды высылались из пограничных крепостей – Путивля, Рыльска и других, на расстояние до 100 вёрст и вели разведку, уничтожая также небольшие татарские разъезды и захватывая «языков». Было образовано 73 «сторóжи», объединённые в 12 разрядов по районам.

Более широкие функции выполняли донские казаки. Фактически, Иван отдал Дон казакам, и это лишний раз доказывает, что он не стремился властвовать там, где это не было реально возможно, и где абсолютное ему повиновение не требовалось по сути ситуации.

Казачество пополнялось беглыми холопами, но контролировать этот процесс Иван не мог. Так зачем пытаться уничтожать казачество, если можно его с пользой для дела использовать? В пределах Русского государства образовались своего рода военно-феодальные казачьи республики со своим особым внутренним общественным бытом, особыми порядками. И центральное правительство Грозного не только не подавляло эти республики, но поощряло их.

Ничего подобного не было и не могло быть в абсолютистских государствах Европы, а в России с её протяжёнными и отдалёнными от центра границами, казачество начинало играть важную государственную функцию, выполняя не только задачи охраны и передовой обороны границ.

Подход Ивана Грозного стал для московских государей традиционным и имел, фактически, стратегическое значение. Без значительных расходов – лишь признавая вольности казаков, Русское государство получало и надёжную пограничную охрану, и войсковой резерв, и передовые силы для постепенного продвижения к естественным границам России. Подобным образом выстраивались отношения Москвы и с возникшим уральским казачеством, о чём ещё будет сказано.

Меры по укреплению сторожевой службы оказывались более чем своевременными: в 1571 году Девлет-Гирей с огромным войском (источники называют цифру в 120 000 человек) выступил на Москву. Иван, как это не раз уже делали в подобных ситуациях предшественники, скрылся на севере, поручив оборону Москвы воеводам.

Чем объяснялся поход на Москву крымского хана? Только ли желанием получить добычу и «полон», или ещё и другими соображениями? Системный анализ ситуации сразу указывает на Западную Европу как на источник «русской» активности Крыма…

Увы, историки верят сомнительным документам больше, чем здравому смыслу. Так, Карамзин широко пользовался «сведениями» Таубе и Краузе, многое в своём описании эпохи Грозного основывал на Шлихтинге и не сомневался в достоверности сообщаемого им. А Шлихтинг, естественно, не связывал воедино католического папу римского и крымского хана-мусульманина. Однако здравый смысл нередко позволяет увидеть эпоху глубже, чем это возможно при пользовании даже современными эпохе источниками.

Например, нет ни одного документа, объединяющего московский поход Девлет-Гирея с восточной политикой пап, а здравый смысл говорит нам, что такая связь не только оказывалась возможной, но была, практически, неизбежной.

И вот почему…

С начала 1570 года султан Селим II готовил захват Кипра, принадлежащего Венецианской республике. Эти планы и косвенно, и прямо задевали интересы Ватикана, и папа Пий V стал сколачивать антитурецкую коалицию, в которую вошли Рим, Венеция и Испания. Папе и венецианскому дожу представлялась при этом соблазнительной и привлекательной идея пристегнуть к коалиции также Россию.

Нужды в том для России не было никакой – непосредственно Турция ей не угрожала, а чем больше Турция увязала на Западе, тем меньше у неё было возможностей мешать России укреплять свои позиции в Поволжье – от Казани до Астрахани.

Однако папа, похоже, держал Грозного за простака, и обратился к нему с письмом, где пугал Ивана тем, что «ненасытные турки» не успокоятся до тех пор, пока «не уничтожат или не подавят жестоким рабством все царства и государства»… Показательно при этом, что хотя папа просил русского царя о поддержке, он обращался к Ивану не как к «Величеству», а как всего лишь к «Светлости», не признавая Ивана полноправным государем, равным европейским королям.

Письмо Пия V практических результатов не имело, но вполне можно предположить, что папа решил подкрепить свои аргументы ещё и наглядным примером, и обходным манером спровоцировал Девлет-Гирея на военную демонстрацию, которая должна была убедить Ивана в том, что первостепенной задачей России должна стать не борьба за Полоцк и Нарву, а силовая нейтрализация Крыма и Турции. И что решению этой последней задачи очень удачно может поспособствовать союз России с католической Европой.