И телом, и душой - Екатерина Владимирова

Но снег неожиданно растаял, уступая место переменным, сменяющимся мелкой и противной моросью, невзрачным и серым дождям. Таким же молчаливым и тоскливым, каким был недавно растаявший день.

— Наверное, зимы вообще не будет, — уныло говорил себе под нос Максим, выглядывая в окно и хмурясь при виде яростных порывов ветра и косых параллелей дождя в воздухе. — Что за погода!?

Да, он не любил осень. Никогда не любил. А после этой осени стал ее люто ненавидеть.

Было холодно. По-ноябрьски холодно. И когда он, выбегая из подъезда, втягивал плечи и клонил голову вниз, в попытке спрятаться от ветра, запрыгнул в свой автомобиль и стремительно рванул с места, даже не бросив на окна своей квартиры с застывшим там улыбающимся личиком молодой жены, он думал именно о том, какая отвратительная в этом году осень. Через две недели зима, а на улице черте что творится!

Он даже не бросил взгляд на свой этаж, хотя знал, что жена наблюдает за ним. Каждый раз, глядя на нее, он дивился тому, как человек может испытывать к другому человеку, к женщине, к своей жене столь противоречивые чувства, какие испытывал он к Лене! Любовь боролась в нем с ненавистью, забота с безразличием, беспокойство за нее с полнейшей апатией. Он презирал, он ненавидел… Ее поступок. Ту ситуацию, в которой оказался, в которую его загнали, как в ловушку. Родители — наставлениями, Лена — ложью и предательством!.. Разве можно одновременно любить и ненавидеть?! Презирать и заботиться!?

Ему казалось, что он просто сходит с ума. Ему было проще не обращать на нее внимания, просто забыть о том, что она существует, что она присутствует в его жизни, представить, как в сказке, что все так же, как и прежде. И его не принудили на ней жениться. И он вообще не женат. И его не поставили перед выбором, в котором не было ни одного варианта, который бы его устраивал. Не было того давления, которое на него оказали. Не было тупика, где горящей красной надписью светились тоскливые мгновения его падения.

И он хотел бы не замечать ее, забыть, просто отрешиться от того, что было. И от чувств, которые к ней испытывал, потому что сейчас они казались оскверненными, испорченными, грязными и порочными. И от ее лжи, которую так и не смог ей простить. И от своего поражения, — от него он желал отрешиться сильнее, яростнее всего! Он никогда не проигрывал, никогда не был слабым. Но чувства к этой девушке убивали в нем силу, веру в победу, уничтожали его самого, того, каким он хотел быть все эти годы до встречи с ней. Не из-за них ли, этих самых чувств, он согласился на этот брак?! Ведь он знал, что тот свяжет его по рукам и ногам, он докажет всему миру, как Максим слаб и беспомощен, что он, как и все, может проиграть. Он не желал проигрывать снова! А потому хотел отбросить в сторону то, что делало его слабым потенциальным проигравшим в этой схватке, в этой борьбе без правил.

Но отбросить в сторону не получилось. Из-за него… Из-за ребенка. Его и Лены малыша.

Он, наверное, даже любил его. Да, любил. Как назвать то чувство, которое он испытывал к этому еще не родившемуся существу, если не любовью?! И он боялся этого чувства. Он боялся, что Лена его заметит. Он боялся вновь оказаться слабым и беспомощным, скованным обстоятельствами, чувствами теперь не только к своей жене, но и к нему… своему ребенку. Он не хотел этого, не желал. Он не хотел и этого ребенка тоже. Раньше. А сейчас, когда видел его развитие, наверное, даже ощущал ту связь, что появилась между ними, он не мог отмахнуться от тех чувств, ощущений и эмоций, которые преследовали его каждый раз при взгляде на округлившийся живот жены. И он старался на нее больше не смотреть.

Ребенок — совсем не то, что он желал. И Лена — не то, что ему сейчас было нужно.

Но и Лена, и ребенок стали неотъемлемой частью его жизни. А он не желал менять свой устоявшийся за годы мир, переворачивая его с ног на голову. Он хотел убежать — и убегал. Мчался на машине, рассекая воздух и капли равнодушного дождя, рвавшегося в салон автомобиля, желая избавиться от того, что имел.

В тот день он тоже убегал. Не знал еще, что на этот раз побег почти удастся совершить.

А настроение Лены в тот день не испортил ни дождь, ни даже преднамеренно равнодушный жест со стороны Максима. Сердце сильно билось в груди, отдаваясь в ушах, а руки немного дрожали, когда она со светящейся на лице улыбкой, вызвав такси, спускалась вниз, ловя ртом свежий ноябрьский воздух и глотая капли дождя, ощущая их прохладу на языке.

Сегодня. Она узнает своего малыша уже сегодня.

Ей сказали, что нет стопроцентных гарантий. И хотя данное обследование может показать результат уже и на пятнадцатой неделе беременности, процентное соотношение таково, что вероятность ошибки анализа очень велика. Ее заранее предупредили, что это лишь предположение, слишком не точное, чтобы выбирать имя будущего ребенка. Но Лена была непреклонна. Она хотела знать, кто у нее родится.

И когда врач, ласково улыбнувшись ей, проговорила:

— Это мальчик…

Лена думала, что расплачется от счастья.

Она закрыла лицо ладонями и рассмеялась, громко, не стесняясь. Потом еще долго благодарила врача за оказанную ей услугу, а когда, выглянув в окно, увидела, что дождь перестал, почти расцвела.

В тот день, когда Лена узнала эту новость, она, возвращаясь из больницы, улыбалась так ослепительно, что прохожие с удивлением смотрели ей вслед. Закутавшись в меховой воротник пальто, девушка ни на кого не обращала внимания, словно окружающего мира и не существовало вовсе.

Мальчик! У нее будет мальчик. Их с Максимом сынишка! Можно ли было мечтать о большем!?

Не поделиться этой новостью с мужем она просто не могла. Задыхаясь от счастья, она набрала его рабочий номер, едва попала домой, в надежде услышать радостное восклицание на свою новость.

— Максим?…

— Да, — ответил почти мгновенно. — Что-то случилось? С тобой? С ребенком?!

Лена невольно улыбнулась, услышав беспокойство в голосе мужа. Несмотря ни на что, ни на боль, ни на обиду, ни на разочарование в ней, ни на ее ложь и предательство, Максим любил их еще не родившегося малыша. Она знала это, она это чувствовала каждой клеточкой тела, всем своим существом ощущала эту безграничную любовь отца к своему ребенку.

И ему не удалось бы ее обмануть или убедить в обратном, даже если бы ему этого захотелось.

И это казалось странным. Ведь Максим заявлял вполне серьезно, что ему не нужен их малыш. И тогда, когда он произносил те злые, сказанные запальчиво, со злости, слова, она ему поверила. Она плакала, винила себя, у нее сердце болело так сильно, что, казалось, грудь разорвется от боли. А потом… спустя месяцы… она усомнилась в собственных выводах.

Он любил своего ребенка. Пусть и не признавался в этом, но любил. Так же сильно, как и она.

Было что-то особенное, волшебное, даже благоговейное в том, как он смотрел на ее уже округлившийся живот, как, подходя к ней со спины, словно бы случайно касался ее кожи, будто желая ощутить невидимую связь со своим малышом. Или в том, как осторожно гладил ее волосы, спускаясь нежными касаниями к шее, плечам и, наконец, опуская пальцы на ее животе, когда думал, что она спит и ничего не видит.