Росстань - Альберт Гурулев

— А скажите-ка, здесь есть столовая? — спросил Лахов, совсем не надеясь на положительный ответ.

— Отчего же не сказать? Скажу. Нет столовой. И, думаю, в ближайшие годы не будет. Зато есть столовая на нашей турбазе, — поспешила сказать девушка, заметив, что ее сообщение явно не обрадовало собеседника. — Столовая кормит, конечно, только своих, но если зайти и попросить, то, думаю, накормят и вас.

— Нет, — сказал Лахов, — это, похоже, не для меня.

— Отчего это так?

— Боюсь, что я не смогу, как бы это поточнее выразиться, просить.

— Такой гордый, что ли? — В глазах девушки появилась ирония.

— Да совсем нет. Не умею я этого делать. Не научился.

— В таком случае за вас это сделаю я. Видите мои способности? — Девушка толкнула ногой рюкзак. — Берите мою рыбу, приглашайте меня в машину и едемте к нам на базу. Это совсем рядом.

«А почему бы и не поехать?» — подумал Лахов и поднял рюкзак.

— Обед на турбазе уже действительно закончился, в зале столовой было пусто и неприбрано. Бойкая девушка усадила Лахова за чистый столик, принесла миску аппетитного на вид борща, гигантскую, по размерам совсем необычную для столовых котлету, стакан компота, ткнула пальцем в сторону маячившей в раздаточном окне сытой бабенки, сказав, что заплатить за обед можно будет ей, тряхнула коротко подстриженной прической и подхватила свой рюкзак.

— А вы разве обедать не будете? — спросил Лахов, испытав беспокойство от внезапной мысли, что вот сейчас он будет есть чужой обед.

— А обо мне девчонки позаботились. Счастливо!

Лахов с некоторым недоверием посмотрел ей в спину, но тут же прогнал сомнения: ведь за обед есть кому заплатить и, значит, с этим все в порядке.

А борщ и в самом деле оказался хорош. Лахов ел не спеша и изредка посматривал на свое отражение в зеркале, висевшем как раз напротив стола. Он глядел и удивлялся: в зеркале просматривалась довольно-таки расхристанная личность. За несколько дней кочевой жизни Лахов порастерял свой городской вид. Резкое степное солнце и солнце, отраженное от чистейшей воды озера, обожгло лицо до красноватой коричневости. За эти дни Лахов с легкостью забыл, что надо ежедневно бриться, оброс жесткой щетиной. К небритой и обожженной физиономии как нельзя ловко подходила старая штормовка с оборванными карманами.

«Хорош бич», — мысленно сказал Лахов и подмигнул своему отражению. Бич из зеркала, бесцеремонно разглядывающий Лахова, подмигнул по-приятельски и одновременно независимо, и, утоливший свой первый голод, Лахов совсем пришел в хорошее настроение. Ему понравился полудикий и независимый свой вид, вид вольного и никуда не спешащего человека.

А много ли было в его жизни вот таких моментов — никуда не спешить? И припомнить-то трудно. Сколько себя помнил Лахов, он, пожалуй, всегда в той или иной мере испытывал беспокойное тянущее чувство виноватой задолженности. Причин для такого чувства в газете предостаточно: заела текучка, и никак не смог собраться в давно запланированную командировку; не сдал, а должен давно сдать нужный материал, а он, Лахов, к этому материалу еще и не приступал. И не было дня, когда бы разлилось по душе блаженное чувство, что ты завершил важное дело и теперь имеешь право отдохнуть. Даже сейчас, несмотря на свой вольный вид, Лахов не мог избавиться от неосознанного беспокойства, хотя он знал, что ушел в отпуск без всякого — так кажется? — долга перед своей родной конторой и впереди еще десяток дней жизни без срочных заданий, без совещаний, без телефонов. Особенно грело душу, что без телефона, звонок которого мог с легкостью оторвать от сиюминутного дела и перекроить твою жизнь на сегодня и на много дней вперед.

Лахов еще раз с удовольствием посмотрел на свою обожженную физиономию и повернулся, отыскивая глазами женщину, которой нужно было заплатить за обед. И тут он увидел Ксению. И даже не столько увидел, сколько прежде почувствовал. Краем глаза он приметил в зеркале неясный женский силуэт и вдруг почувствовал, как больно охнуло сердце, как будто его, Лахова, внезапно и сильно ударили под ложечку. Напрягшись, он смотрел в зеркало, боясь обернуться назад, где вдруг может никого не оказаться.

Лахов смотрел в зеркало, смотрел на Ксению. Ксения из зеркала смотрела на Лахова, смотрела удивленно и радостно. За спиной Ксении в просторное, сияющее полуденным солнцем окно колотился, рвался на волю, яркокрылый жук. Лахов слушал его сердитый гул, слушал с непонятным заколдованным вниманием, словно сейчас этот звук был самым важным.

— Алексей, — позвала Ксения. — Алешка…

Яркокрылый жук со своим настойчивым гудом разом куда-то исчез, и теперь Лахов видел только Ксению, ее наполненные ясной голубизной глаза, ее улыбку, четкий, женственный овал лица.

— Алешка, — снова позвала Ксения, и Лахов услышал ласковость в ее голосе и почувствовал влажное пощипывание в глазах, удивился этому и тут же понял, что ему давно не приходилось слышать такого голоса женщины, обращенного именно к нему, Лахову.

Лахов справился со своей короткой слабостью.

— Ксения? Да как ты тут оказалась? Ты существуешь здесь наяву или живешь только в этом волшебном зеркале? — спросил Лахов привычно взбодренным голосом и тут же возненавидел себя за этот тон: ведь колыхнулась же душа от негаданной встречи, лаской на ласку рванулась ответить, так делай так, как душа просит. — Если я сейчас повернусь к тебе и ты исчезнешь, я немедленно застрелюсь, — продолжал бодриться Лахов.

— Здравствуй, Алексей.

— Здравствуй, Ксения.

Лахов встал со стула и повернулся навстречу Ксении.

Господи, когда же это они виделись в последний раз?

* * *

Костер горел неровно, нервные языки пламени то выстилались над землей, то взметывались вверх и под резкими порывами ветра опадали снова. Безоблачный и яркий день к вечеру помрачнел, с севера наползла и нависла над водой и сопками толчея туч, усилился ветер. Иногда ветер, набрав силу, полностью срывал с костра пламя, и угли костра наливались бело-красным злым жаром, осыпали берег потоком летящих и тотчас гаснущих искр. Чтобы уберечь огонь от ветра, Лахов принес несколько плоских каменных плит, установив их на ребро, огородил кострище и подвесил на таганке котелок с водой. Каменный очаг получился вполне сносным, ветер уже не так сбивал пламя, не стелил его но земле — огонь больше тянулся вверх, обволакивая бока прокопченного котелка.

На ночлег Лахов остановился на берегу большого, но довольно-таки уютного залива, о существовании которого и не подозревал. Он отъехал от турбазы совсем немного, каких-нибудь пять километров, попетлял среди сопок по степным дорогам и, взяв резко к востоку, неожиданно вкатился в долину, выходящую к Байкалу. И удивился тишине. Там, около турбазы и близ наезженных дорог, Байкал страдал от ярмарочного многолюдства и чуть ли не уличной тесноты машин, а здесь на двухкилометровую береговую полосу залива пришлось всего два-три ярких палаточных пятна. Они лишь подчеркивали пустынность этого угла.