Внизу наш дом - Сергей Калашников

Я захожу в Главное управление ВВС и направляюсь в сторону кабинета командующего. Если его нет на месте – загляну в управление заказа самолётов и в лётную подготовку. То, что меня перестали посылать на инспекции, ещё не значит, что мне не интересно, как идут дела в нашей авиапромышленности. Хотя знакомствами я здесь обрасти не успел, но, наверное, совсем уж далеко меня с моими вопросами не пошлют. А то знаю только, что на части истребителей По-3 надписи делают по-английски. То есть эти машины идут за границу.

– Трофимыч! Сто лет тебя не видел! А ну, заходи ко мне, – Валерий Павлович Чкалов тащит меня за руку прямиком… в кабинет командующего. Вот кого назначили главкомом вместо Жигарева!

– Так, Палыч! Я же вполне официально твой порученец. Позови и я приду.

– Да полно тебе. Ты же обычно под рукой у товарища Сталина.

– Вроде разобрался со всем. Правда теперь, кажется, отлучён от дел, связанных с авиацией. Хотя сам напросился – сказал, что сделал всё, что смог. Вот даже по новой технике не в курсе – кто, где, что разрабатывает?!

– Да ладно тебе прибедняться! У Москалёва в Воронеже разбили два реактивных москита. Александр Сергеевич сказал, что грохнет ещё один, а потом будет ставить на машину треугольное крыло.

– А испытатели? – не понял я.

– Катапультировались. Аварии были предусмотрены планом полёта, так что всё прошло штатно.

– Не понял! Самолёт-то что? Не приняли?

– Приняли, но поставили автоматику, которая при семистах пятидесяти в час перекрывает заслонку и не отпускает, пока скорость не снизится до семисот сорока.

– Тогда зачем машины бьют?

– Исследуют режимы – а ты как думал? Если критическая скорость достигнута в пикировании, когда остановкой двигателя её не погасить, так что? Сразу покидать самолёт?

– А в войсках реактивный уже опробовали?

– Выпускали один поохотиться в районе Пскова. Его специально наводили на «рамы» – так он их все посбивал. Сам знаешь, какая трудная это цель. Но за счёт высоких скоростных качеств новинки их пощёлкали, как семечки.

– Демьяныч работал?

– Он самый.

– Может, и я на что сгожусь?

– Тебе дорожка на фронт заказана – меня об этом строго-настрого предупредили. И испытывать новые самолёты запрещено.

– Реактивные с приводом на компрессор от поршневого мотора в отдельном конструктиве собирали?

– Да. Получилось громоздко. А что, в вашем варианте истории делали так?

– Не помню ничего подобного, Валерий Павлович. У нас даже на небольшом истребителе особого толку от подобной сборки не получилось, хотя ставили её не на москит, а на машину массой под три тонны.

– И горючего эти реактивные жрут просто жутко сколько! – вздохнул Чкалов.

Выйдя из кабинета командующего, я почувствовал себя озадаченно – октябрь сорок второго, а опыт боевого применения реактивного истребителя уже появился. Штаны бы не порвать от таких широких шагов!

Странные дела творятся – судя по сообщениям радио и газет, на наших фронтах не происходит ничего существенного. Даже про бои местного значения не упоминают. Зато о сражениях в Югославии и Румынии повествуют красочно и многословно. Фашисты продолжают там наступать, но в сводках постоянно мелькают одни и те же географические названия – населённые пункты переходят из рук в руки с завидным постоянством. Вообще-то местность в тех краях гористая, сложная для ведения наступательных действий.

– Думаю, немцы рвутся к Варне, – заключает Мусенька, прочитав очередную сводку. – Ходили слухи, что через неё американцы поставляли Гитлеру ближневосточную нефть.

– А я читал, что Германия гнала бензин из угля.

– Раз читал, значит, гнала, – кивает моя славная. – Но, наверно, дело в мощностях заводов – они ведь не в одночасье строятся. Судя по всему как раз сейчас бензиновый голод, в результате потери источников нефти в Румынии и отсечения поставок через Болгарию, достиг своего максимума.

– Хм! А не этот ли момент является самым подходящим для решительного наступления? – свой разговор с товарищем Сталиным я супруге пересказал, поэтому она прекрасно меня поняла.

– Октябрь на дворе. Дожди, дороги развезло. Разве что на юге сейчас более-менее сухо. Но там противника и нет, – разводит она руками.

Мы сидим в нашем доме под Горьким у тёплого бока протопленной печки и лепим пельмени, поджидая с работы маму и старшую из Муськиных сестёр. Младшая уже вернулась из школы и послушно делает уроки.

– Дороги развезло, – бурчу я себе под нос. – Грязи по уши. Но ведь танки грязи не боятся.

– Не боятся, – подтверждает моя замечательная. – Особенно, если к месту применения их доставляют по воздуху.

В этот момент мой взгляд упёрся в неровность на боку печки и остановился.

– Ты этот сочень сам будешь защипывать, – буркнула Муська. – Ну, чего замер? Дошло до тебя?

Кусочек теста под моей скалкой достиг толщины папиросной бумаги – настолько обожгла меня догадка.

– Только ты никому не рассказывай, – подзудела супруга. – А сочень давай сюда, я сложу его вчетверо.

* * *

Наши предположения, те самые, которые мы даже не озвучили, настолько они были… захватывающими, начали сбываться уже на следующий день. И в совершенно неожиданном развороте. Сводка Совинформбюро принесла известие об освобождении восьми населённых пунктов. Названия эти нам ничего не говорили, кроме разве воспоминания, что в одном из них я когда-то делал пересадку с поезда на поезд. Потом мы долго ползали по карте, отыскивая эти малопримечательные на первый взгляд пункты. Отыскали три – это оказались узловые станции. Затем уже дело пошло веселей, и вскоре мы в атласе нашли все – тоже узловые станции. Располагались они в глубине вражеской территории. Пересечение движения по ним отрезало от железнодорожного сообщения достаточно обширный район на стыке Украины и Белоруссии и ставило под угрозу выступ, занятый противником, нависающим над Киевом с севера. Это как раз в то время, когда грунтовые дороги превратились в сплошную грязь, а шоссе… над шоссе, надеюсь, господствует наша авиация. И днём, и ночью.

Нет, я не стратег, но нетрудно представить себе, что у немцев началось интенсивное перемещение войск – высаженные в тыл десанты необходимо уничтожить. В такой ситуации очень многое зависит от действий командиров, начиная от уровня взвода, заканчивая дивизией. А в выучке сухопутных войск я понимаю немного. С другой стороны, год и три с половиной месяца войны – довольно серьёзная школа. Думаю, наши штабы разбираются в подобных вопросах и знают, что делают.

Так и сидели мы в колхозе «Луч», что под Горьким, и напряжённо вслушивались в сообщения, читаемые Левитаном. Доклад о взятии Сум на этом фоне выглядел логичным. Потом грустным голосом горячо любимый нами диктор сообщил, что Красная Армия после упорных боёв оставила те самые узловые станции – видимо, десантники ушли в леса. И был зачитан длинный список награждённых летчиков-бомбардировщиков. Каждый десятый – посмертно.