Внизу наш дом - Сергей Калашников

Мы, разумеется, пытались читать между строк, дополняя услышанное собственными предположениями – получалось, что операция, в целом, прошла неудачно, но противника покрошили сильно. И в это время ни с того, ни с сего южнее Киева оказалась в котле огромная группировка германских войск – мы окончательно запутались. Но в целом, изменения показались правильными – наши заставили фашистов обороняться. И тут, как обухом по голове – Псков и Вильнюс снова наши, да ещё и уличные бои в Кенигсберге.

По всему выходило, что ударами с нескольких направлений Красная Армия нащупала слабые места и сумела развить успех там, где не ждали. К этому моменту уже пришла зима, выпал снег и заметно подморозило. Но изменения обстановки продолжались – то и дело освобождались населённые пункты, зачитывались списки награждённых – я полностью перестал понимать логику происходящего. И, хотя цифры потерь не назывались, было понятно, что в этой мешанине они исчисляются на тысячи человек.

Что мы делали? Имею в виду с Мусенькой. Ничего особенного. Улучшали свою физическую форму, приводили в порядок дом и хозяйство, я участвовал в разного рода колхозных работах, когда требовалась малая механизация – два маленьких четырёхколёсных трактора, отжатых мною ещё в период их конструирования, исправно служили. Начиная с разгребания наносов снега и вывоза навоза на поля, заканчивая перевозкой телег с молочными бидонами или волочением брёвен для построек. Потихоньку обучил деревенских ребятишек этим премудростям и выкатил в адрес завода несколько портянок замечаний и предложений. Да, неуклюжие маломощные недотягачи продолжали собирать всё там же, на авиазаводе, потому что это требовалось армии.

Провели ревизию своего двухместного самолёта и опробовали его – ни капельки он не сгнил.

И никуда мы не рыпались – Сталин, как я понял, решил нас на какое-то время изолировать, а ему всё-таки виднее.

Так и шло время. Наступил новый тысяча девятьсот сорок третий год. В прошлой нашей жизни фрицы в это время сидели под Сталинградом. Неуютно сидели, но намного восточней, чем сейчас. А в этой реальности они не смогли дойти даже до Донбасса. И Днепрогэс нам взрывать не пришлось. К тому же я даже представить себе не мог, где окажутся фашисты весной, потому что очень уж непонятно выглядят происходящие на фронтах события – мы даже линию фронта на карте не можем толком отметить.

Заехал за нами тот самый младший лейтенант госбезопасности, с которым я поссорился ещё в Румынии. Отвёз на машине на аэродром, откуда мы и вылетели в Москву на Ли-2. И происходило это во второй половине февраля – самые сильные морозы уже оттрещали, но теплом пока и не пахло. Особенно пробирало по утрам – днём-то выглядывало солнышко, делая мир вокруг ярким и привлекательным.

* * *

Генерала этого я в лицо не знал, а представился он Павлом Анатольевичем. Встретились мы в его кабинете в здании на Лубянской площади, рядом с которым пока нет ни памятника Дзержинскому, ни магазина «Детский мир». Судя по тому, как Мусенька напряглась, уж она-то догадалась, кто это такой. Но говорить об этом сейчас было совсем не с руки.

– Нам нужно больше информации по персоналиям, участвующим в ядерном проекте американцев, – сказал он, едва завершилась процедура приветствий и представления. – А для этого мне рекомендовали поделиться с вами сведениями о том, что нами сделано и что удалось выяснить.

Проще всего оказалось с товарищем Бором. Письмо короля Норвегии оказало на этого датчанина самое убедительное воздействие, и он с удовольствием покинул оккупированную нацистами Данию, чтобы продолжить свои работы в нашей стране. Немного сложнее обстоят дела с товарищем Ферми. Один из его учеников по нашей просьбе связался с ним, но тот отказался бросить начатое дело, пока не получит окончательного результата… – Вопросительный взгляд в наши стороны и толчок Мусенькиного локотка мне под рёбра.

– Физики, они такие, – кивнул я с умным видом. – Нельзя их сдёргивать, когда идут исследования. А то и сами не заметят, как заведут всех за угол из-за какой-нибудь оплошности со знаком в формуле или неправильно прочитанной закорючки. Если этот самый ученик сотрудничает и с нами, и с Ферми, то всю нужную информацию мы обязательно получим.

– Да, – кивнул Павел Анатольевич. – Более того, товарищ Ферми действительно добился нужного результата и уже выехал в нашу страну вместе со своим учеником, тоже весьма обещающим физиком. Но возникли некоторые затруднения с господином Фейнманом. Несмотря на то, что удалось разыскать его дальних родственников, живущих в нашей стране, которые с удовольствием с ним встретились и самым радушным образом пригласили переехать к ним, положительного ответа получить не удалось. Хотелось бы побольше узнать об этом человеке. Кстати, сейчас он ещё студент Принстона.

Разумеется, я посмотрел на Мусеньку – это она у нас ужасно любит читать книжки.

– Знаете, из прочитанного у меня сложилось впечатление о нём, кстати, как его имя?

– Ричард.

– Так вот, он кажется мне человеком наблюдательным, весёлым, решительным и надёжным. Мастером непредсказуемой выходки и рискованной шутки. Помню, как он вскрывал сейфы своих коллег, чтобы взять оттуда нужные ему для работы материалы. То есть – его невозможно запугать, но на правильную аргументацию и отреагирует правильно. А как в Америке идёт разработка ядерной бомбы?

– Трудно сказать, – улыбнулся Павел Анатольевич. – Слов «Манхэттенский проект» пока нигде не произносят, но работы с ураном уже ведутся. Именно с двести тридцать пятым. Попытайтесь вспомнить хотя бы ещё что-то, связанное с этой тематикой.

– Лос-Аламос, – шлёпнул я себя по лбу.

– Ой! – воскликнула Мусенька. – А ещё, Оппенгеймер уже после того, как создали ядерную бомбу, боролся за нераспространение ядерного оружия и его за это даже как-то… отлучили, кажется.

– То есть сам его сделал и сам же захотел уничтожить? – уточнил Павел Анатольевич.

– Как-то так, – согласился я, – потому что это по-настоящему бесчеловечное оружие, уничтожающее и калечащее огромное количество людей.

– Зачем же они тогда его создавали?

– Чтобы прихлопнуть фашизм, – объяснила Мусенька. – Гитлер – не менее страшный зверь, чем атомное оружие. И от него успели пострадать многие. И от зверств его подручных.

– Кажется, вы нам очень помогли, но если вспомните еще, хоть что-то – дайте знать немедленно. Даже если это покажется сущим пустяком.

Выйдя из здания на Лубянке, мы решили пройтись по февральской Москве. Было не слишком морозно, поэтому прогуливались не спеша и разговаривали – возникло понимание, что нам теперь не только доверяют, но и пользоваться стараются аккуратно, чтобы ненароком не вызвать с нашей стороны негатива, не настроить на неправильную волну. А то поначалу не раз случались разные удивительные истории – ну, не было ещё наработано приёмов обращения с людьми, прибывшими из будущего. Правда, изменения во взаимодействии с нами мы заметили только теперь, когда толку от имеющихся у нас сведений осталось немного – всё вокруг сильно изменилось. Мы, однако, уверены, что смогли добиться некоторых улучшений и, кажется, ничего не испортили.