Тяжесть венца - Симона Вилар

– Сюда, сюда, ваше величество! Видите эту восхитительную голову над камином? Такие царственные рога у оленей встречаются только в наших краях. Говорят, этого зверя подстрелил сам Генрих V перед тем, как отправиться во Францию и наголову разбить лягушатников при Азенкуре. А вот здесь, если отогнуть гобелен, видна кладка куда более светлая, нежели в других местах. Тут был знаменитый потайной ход, по которому должна была скрываться Розамунда в случае, если бы Элеонор Аквитанская захотела навестить короля в Вудстоке. Говорят, там было их множество, этих ходов, а один из них вел глубоко под землю и выходил на поверхность едва ли не в миле отсюда. Правда, с тех пор как маленький сын Эдуарда III, Томас Вудстокский, однажды заблудился в этих переходах и его нашли лишь через несколько дней, едва живого от страха и голода, его величество приказал замуровать все эти ходы, – со вздохом добавил старик, не замечая, как вспыхнули, а затем угасли глаза новой обитательницы замка.

Зато потом он продемонстрировал Анне фреску, где была изображена дама с двурогой лирой в руках, и стал уверять, что это подлинное изображение той самой леди Солсбери, которая уронила на балу подвязку, после чего и появился самый почетный орден Англии[51]. Засим последовало удивительное сооружение – огромная трехъярусная люстра – целая гора литого серебра с позолотой, вся унизанная светлыми палочками свечей.

– Последний раз ее зажигали, когда покойный государь Эдуард – да смилостивится Господь над его душой – приезжал сюда с хохотушкой Джейн Шор. Видели бы вы, государыня, какое это было великолепие, такого и в раю наверняка нет. Не желаете ли приказать зажечь? – вопросил он с робкой надеждой в голосе.

Анна согласилась не из любопытства, а чтобы порадовать славного старичка и позлить скучающего во время этих экскурсий Роберта Рэтклифа. Сэр Роберт неизменно присутствовал там, где находилась королева, и его присутствие напоминало Анне, что Вудсток для нее все та же золотая клетка. За окном шумели дубравы, восхитительный парк вокруг замка манил взор, белели переброшенные через искусственные каналы мостики, но хотя Анне и было известно, что парк, окружающий замок, отделен от настоящего леса еще одной стеной, королеве не разрешалось пересекать Вудстокский ров.

– Вы нездоровы, миледи, – только и сказал Рэтклиф, когда королева изъявила желание прогуляться под дубами Генриха и Розамунды.

Несмотря на все усилия Анны не поддаваться отчаянию, ее порой охватывала глубокая апатия. Зачастили дожди, дороги стали непроезжими, и она одиноко бродила в сопровождении ненавистного Рэтклифа по пустынным переходам Вудстока. На сей раз Ричард приставил к ней куда более надежного стража, нежели Ловелл или щепетильный Брэкенбери. Рэтклиф поместил Анну в самой древней башне замка, сославшись на то, что именно здесь обитала сама прекрасная Розамунда. Это место словно специально было создано так, чтобы отсюда не было никакой возможности бежать. Башня не имела входа внизу, а верхний ее покой, где на ночь запирали Анну, сообщался с соседними строениями единственным сводчатым переходом, в котором на ночь выставляли стражу. Ричард лишил супругу ее штата, приставив лишь трех незнакомых фрейлин, которым, как вскоре поняла Анна, тоже было велено следить за каждым шагом королевы.

Чтобы окончательно не впасть в отчаяние, Анна начинала строить планы мести. Три человека стали объектом ее ненависти, и она постоянно твердила их имена – Ричард, Джон Дайтон, Майлс Форест. Она повторяла их, словно магическое заклинание, но, когда возвращалась к действительности и слышала стук дождя, видела толстые стены и запертые двери, ее охватывала тоска. Не помогала и обычно облегчавшая душу молитва. Порой ей казалось, что даже небеса отвернулись от нее, предоставив решать судьбу королевы хромому дьяволу. И тогда она неожиданно нашла утешение в вине. До того времени, как приходил Роберт Рэтклиф, чтобы отвести ее в башню Розамунды, она просиживала с кувшином в маленьком уютном покое, как выяснилось, любимом когда-то и ее свекровью. Здесь был удивительный камин цвета топленых сливок с вызолоченной решеткой, перед которым стояли круглая, покрытая шкурой барса кушетка, резное, обитое гобеленом кресло и круглый столик на массивной резной ножке. Его столешница была инкрустирована цветами и арабесками из драгоценных пород дерева и кусочков полированного камня – яшмы, сарда, оникса. Анне нравилось, как легко скользит днище кубка по цветному узору, она расплескивала вино по столу и машинально касалась пальцем поверхности кроваво-красных лужиц душистого бордо.

– Ричард, Дайтон, Форест… – твердила она, залпом осушая полный кубок неразбавленного вина.

Но однажды, когда одиночество и тоска вновь заставили Анну уединиться в покое Маргариты Анжуйской и она лишь едва пригубила сладковатый напиток, как услышала сквозь шум дождя звук рога у ворот замка. Давно уже никто не появлялся в Вудстоке, кроме торговцев и гонцов от короля. Анна подошла к окну. Сквозь круглые, схваченные свинцовым переплетом стекла была видна лишь часть двора, но она увидела, как всадник в светлом плаще с капюшоном легко спрыгнул с коня, небрежно бросив повод подбежавшему слуге. Конь был знаком ей. Молния! Значит, здесь Бэкингем. У нее сильнее забилось сердце.

– Дебора! – громко позвала она. – Дебора, взгляни, все ли в порядке с моим нарядом?

На Анне было платье из гладкого темно-синего бархата, схваченное под грудью широким поясом, сплошь расшитым узорами из синего бисера различных оттенков – от темно-лазурного до бледно-голубого. Таким же бисером был унизан и длинный шлейф платья. От пояса к плечам поднимался воротник из белоснежных кружев, волосы были расчесаны на итальянский манер и гладкими прядями лежали вдоль щек, а на затылке были стянуты узлом и покрыты сверкающей синим бисером частой сеткой. Анна выпрямилась, щеки от волнения покрылись румянцем. Она была все еще худее обычного, однако глаза ее заблестели, придавая лицу прежнюю живость и очарование, и Дебора, улыбаясь, признала, что давно уже королева не выглядела так хорошо.

Бэкингем вошел вместе с Рэтклифом, взглянул на нее без всякого выражения и поклонился. Анна приветствовала его легким наклоном головы, баронесса Шенли – низким реверансом. Герцог сбросил на руки сэру Рэтклифу мокрый плащ и, испросив разрешения у ее величества, подошел к камину.

– Если мне будет позволено, я бы хотел беседовать с моей королевой с глазу на глаз.

Дебора, взглянув на Анну и уловив кивок, вышла. Рэтклиф несколько замешкался, но тоже вынужден был удалиться. Он не смел перечить человеку, который возвел короля Ричарда на трон.

Генри протянул руки к огню и негромко сказал:

– Как я и предполагал, слухи о том, что вы все еще мучимы недугом, ложны. Кроме того, с Севера пришло известие, что вы две недели назад удалились вместе с сыном в Миддлхем.