Иные песни - Яцек Дукай

— Как я могу тебя отпустить? Я тебе не плачу, ты не давал мне клятву верности, слово тебя не связывает. Пожалуйста, отправляйся, куда желаешь. Зачем ты спрашиваешь у меня разрешения?

— Если бы я ушел без объяснений…

— Да какое, собственно, объяснение? Тебе надоело общество Аурелии?

Ихмет сморщил бровь, откашлялся.

— Я не желаю принимать во всем этом участия. Считаю, что ты пал жертвой интриги Иллеи, эстлос. И что для тебя все это плохо кончится.

— Интриги, цель которой заключается в…?

— Отомстить ее врагам. Возможно, вернуться на Землю.

— Ага, и вот в таких сложных обстоятельствах ты меня покидаешь! — засмеялся стратегос.

Нимрод оскалил зубы, дернул головой, пальцы искривились в когти, мышцы напряглись, ноздри раздулись, он издал хриплый рык из самой глубины горла.

— Затравленный! — сплюнул Ихмет. — Затравленный!

Стратегос Бербелек пригляделся к нему неожиданно серьезно. Он все еще стоял, сгорбившись, под выступом, но теперь казалось, будто склоняется над собравшимся для дикой атаки персом с какой-то отцовской заботой. Хотя был явно моложе нимрода.

— Еще сегодня? — буркнул Иероним.

— Да!

— Куда?

— Вернусь в Эгипет. Там осталась пара не завершенных дел…

— Ага. — Стратегос выглянул в иллюминатор, на море, алое в лучах тонущего Солнца. В нескольких сотнях пусов от «Апостола» на волнах колыхались два галлона. Он указал на них жестом головы. — «Брута» Меузулека сегодня возвращается в Сали, там эстлос Ануджабар посадит тебя на первое же судно Африканской Компании до Александрии.

— Благодарю.

— Зайдешь ко мне после десятого нептуна, я передам с тобой письма Алитее, Шулиме и Панатакису.

— Вручу их как можно скорее, эстлос.

— Не сомневаюсь.

Какое-то время они стояли молча; не оставалось уже ничего такого, о чем следовало бы говорить. Бербелек машинально стряхнул с кафтана Зайдара комок засохшей смолы. Оглянулся на капитана и штурмана, которые нетерпеливо поглядывали на него. Махнул рукой, чтобы еще немного подождали.

— Меня постоянно заставляло задуматься… — начал он вполголоса.

— Ммм?

— Что с самого начала, помнишь, в Воденбурге, в цирке… Ты только-только увидел ее, но сразу же вспомнил Крымскую Дань, и первая же мысль: убить, убить ее.

— Кого?

— Ты же ним род, я знаю, но ведь не можешь так себя вести во всех подобных ситуациях. Ну ладно, у тебя в отношении меня имеется долг благодарности. Ивсе равно, это никак не объясняет… Я долго размышлял над этим. Тебе известно, что она выступала в черных олимпиадах? Сто Бестий. Дааа… Если вообще можно говорить о каких-либо законах Формы между людьми… Людьми и животными… Вот, к примеру, в стае диких собак. Ты знал, что когда-то я разводил собак? В собачьей стае — их может быть несколько дюжин, но запусти туда второго вожака, и они сразу же это узнают, морфа обернется против морфы; это как с магнитами, нет никакого способа, чтобы избежать притяжения или отталкивания. Просто, они не терпят взаимного присутствия. Кратистос и кратистос, арес и другой арес, стратегос и стратегос. И нимрод с нимродом. Форма навязывает чуть ли не физическое отвращение. Помнишь, как ты отреагировал? Достаточно одного слова, жеста, взгляда. Ты сам того не понимаешь, но известно, что необходимо атаковать первым. Бывал когда-нибудь на Кафторе?

— Довольно часто плавал в Кноссос и Кидонию.

— Там еще можно найти старинные рисунки, фигурки из бронзы, выглаженные временем и руками десятков поколений верующих. Образы Иллеи Потнии, когда она ходила по тамошним холмам, в тамошних рощах, именно там текла ради нее кровь. Присмотрись. Даже к самым топорным изображениям. Форма много чего тебе расскажет.

— Наверняка так и сделаю, эстлос.

Стратегос отступил в глубь каюты, потянулся, громко охнул.

— Как это ты тогда говорил, Ихмет? Что будешь делать, когда бросишь уже работу? Заниматься счастьем на продажу?

— Да, таковы были намерения.

— А знаешь, чем является счастье по Аристотелю? Действовать в соответствии с натурой, свойственной для человека. Завидую людям, которые так хорошо знают собственную натуру. Надеюсь, что ты будешь счастлив.

— Я сделаю все для этой цели, эстлос.

— Ладно уже, иди. Письма после десятого нептуна, не забудь. Дам тебе шлюпку на «Бруту». Всем от меня приветы. Прощай.

Первая линия бегемотов сломалась под огнем пыресидер с внешних шанцев. Над Зерновыми Ямами развевалось знамя Ашавиллы, столетнего ареса азиатских степей — рвущиеся оттуда залпы картечи распанахивали туши бегемотов, ломая кости и разрывая черные сердца. У всех — за исключением Аурелии — глаза обильно слезились от пыросового дыма, покрывающего предполья Колесницы; серые клубы заслоняли оборонительные стены самого города.

На коленицком минарете пристроился-было нимрод с кераунетом, стрелявшим на дальние расстояния, и пока «Тучелом» не размолотил мечети, московскому охотнику удалось подстрелить оттуда более десятка вистульцев, в том числе — трех погонщиков бегемотов. Один из морфезоонов вышел к этому моменту из-под контроля и сбежал от огня на север, за реку. Впоследствии, от проживавших в округе мужиков стали доходить вести о шастающей по землям бестии родом из преисподней, топчущей леса и деревушки. Аурелия попросила стратег оса, чтобы тот разрешил ей присоединиться к отряду, высланному с целью стреножить или убить зверя. Иероним Бербелек отказал. Тогда она пообещала ему вслух, что он и так не удержит ее от участия в сражении. Тот лишь пожал плечами, даже не оторвав глаз от херсонского оптикум. Ашавилла к этому моменту покинул окопы за пожарищами Зерновых Ям и бросился к воротам Колесницы, продираясь с оставшимися у него двумя десятками человек вверх по склону, к крепостному рву; разорванная градом гвоздей и камней хоругвь ареса — тряпка, окрашенная серо-зелеными, идущими наискось полосами — лопотала на утреннем ветру, то теряясь, то вновь появляясь среди туч битвенной пыли и пыросового дыма.

Иероним Бербелек поднял над головой правую руку.

— Давай! Пошли!

Сыграли двойной сигнал. Аурелия заткнула уши, барабанные перепонки лопались от высокого стона трубы: горнист стоял под самой вершиной холма, на котором для стратег оса установили тяжелый оптикум. Лунянка и без подзорной трубы охватывала отсюда взглядом чуть ли не все предполье, то есть, ту его часть, которая не была закрыта массивом города. Она видела передвижения отрядов словно перемещения фигурок на тактической карте, линии окопов осаждавших и оборонительных шанцев — словно параллельный орнамент на зеленом барельефе (весна традиционно залила Вис тулию потопом сочной зелени, даже здесь, исключенных от прикосновения антоса Световида). Третий день, наблюдая отсюда битву, глядя с точки зрения стратег оса — она сама чувствовала себя немного стратегосом. Хотя бы сейчас: она видела, откуда и в каком направлении ударит по сигналу трубы мазовийская кавалерия, еще до того, как полусотня всадников вообще выступила на солнце из тени западного лесочка.