Иные песни - Яцек Дукай

— Тогда почему же?…

— Потому я должен одержать эту победу. Знаешь, что напишут все европейские газеты, когда Иероним Бербелек отобьет у Чернокнижника Коленицу?

— Выходит, вся эта битва ведется только ради газетных заголовков…?

— За то, чего отражением они являются.

— Все же, тебе следовало бы подождать Хоррор, кириос, — повторила Аурелия.

— Нет. Ему уже известно, что я иду на него. Именно сейчас, несмотря ни на что, я еще смог перейти здесь фронт и окружить Коленицу; чуть ранее, мне вначале пришлось бы выиграть целую войну, чтобы вообще подойти к городским стенам. Сейчас же самое время и подходящий момент для всего, и именно сейчас такое время открылось — сейчас я могу выстроить Форму победы, которая дальше понесет меня уже сама, словно этхерный эпицикл. А если брать год раньше или год позе — было бы слишком рано или слишком поздно, я бился бы головой в стенку.

— Это своеобразное умение, подобное умению мореплавателя, — буркнул эйдолос Тора. — Подхватить в паруса ветер Истории, когда он дует в твою сторону.

— А на какие умения, — заскрежетала Янна, — похоже умение, позволяющее всегда повернуться таким образом, чтобы История тебя не сдула?

Обменявшись парой предложений со стражником, в палатку вошел покрытый грязью вестовой с отчетом о сражении. Он отдал салют стратегосу и начал выбрасывать из себя на ломаном греческом поток чисел, имен и описаний позиций. Аурелия только махнула рукой и вышла из шатра. Через минуту к ней присоединился Олаф Запятнанный; в руке он все еще держал кружку с горячей теей.

Лунянка искоса поглядела на нордлинга.

— И что скажет Тор?

— Тор ничего не скажет. Тор только грохнет кулаком по столу.

— И?

— А как ты думаешь, зачем я сюда с вами приехал?

— Сдать рапорт Тору, чтоит ли ставить на Иеронима Бербелека. Захватит ли он Коленицу; и как он это сделает; и что бы при этом Тор подумал.

— Это тоже.

Аурелия сморщила брови. Что он хотел внушить? Если бы это и вправду была какая-то тайна кратистоса, то не наводил бы девушку на нее столь сознательно. Ведь ему прекрасно известно, что она все это повторит стратегосу. Следовательно, врет. Но как на самом деле звучит эта ложь?

— Его уже боятся? — прошептала лунянка.

— Если он действительно способен победить Чернокнижника… Подумай. Иллея может и не вернуться, а вот он здесь останется. Из чьих земель пожелает он выкроить для себя владения?

Аурелия глядела на крысу с откровенным недоверием.

— Его уже боятся!

— Ведь он хочет убить кратистоса, правда? Понятное дело, что обеспокоились.

— О, Мать! Не верю. И что, оставят его, чтобы Чернокнижник надругался над ним?

— Нет, откуда, Вдовец на самом деле представляет собой наибольшую угрозу, необходимо избавиться от него и от Искривления. Но вот что потом?

— Стратегосу придется выступить против Мощи адинатосов, неизвестно, вернется ли он вообще, вернется ли как Бербелек. Скорее всего, это самоубийственная миссия.

— Вот видишь, сама понимаешь это. А здесь у него уже будет громадная власть, великая слава и знаменитое имя. Зачем ему все это бросать — ради практически верной смерти? Человек такой мотивации не знает.

Аурелия уже откровенно пялилась на Олафа, из наполовину открытых губ исходили облачки горячего пара.

— Но перед чем ты, собственно, пытаешься предостеречь стратег оса? Чего Тор хочет от него?

Олаф пожал плечами, опустил глаза на кружку.

— Да ничего, просто… подумалось…

Не говоря ни слова, Аурелия покинула эйдолоса Тора под шатром Бербелека.

Ее личная палатка располагалась на другом конце лагеря (по требованию эстлоса Иеронима). Лунянка шла быстро, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться в грязи. А грязь покрывала все: оружие, палатки, животных, людей.

Ей казалось, что на Земле более всего ее застанет врасплох холод, буйная — ибо древняя в реликтах собственной телеологии — флора и фауна, все те видимые и невидимые памятки тысяч лет истории человека и десятков тысяч лет истории жизни — чего Луна была лишена; что ее поразит богатство и могущество низких стихий, что ей придется сражаться с постоянным напором гыдора; что, наконец, ее удивят земляне, люди с огромной разнородностью морф. И действительно, удивили — но на самом деле, даже после этих двух лет она не могла привыкнуть к чему-то другому: к бардаку. Балагану, хаосу, дисгармонии, присутствующему повсеместно беспорядку, небрежности, отсутствию старания, какой-то временности и желанию все делать наспех. Она чувствовала все это как личное оскорбление.

Идя сейчас через лагерь вистульских войск, Аурелия с трудом удерживалась от гримас отвращения и презрения. И это должен быть пример солдатской дисциплины! Морфа могучего статегоса! Как же выглядела бы тогда земная армия, отпущенная в самостоятельное плавание, в морфе демократии или иного извращения власти? Другая же сторона этой мысли выглядела так: на что была бы способна армия, сама по себе подчиненная Гармонии, лунная армия — если бы ее к тому же охватил своей Формой стратегос Бербелек? Нет такой силы, которая бы удержала Аврелию от участия в Этхерной Битве.

Солдаты, мимо которых она проходила, вежливо ей салютовали; даже медики из лазарета склоняли перед ней головы. (В лазарет как раз свозили раненых и умирающих после утреннего штурма). Все знали Аврелию Кржос как демиург оса огня и приближенную стратег оса, а экзотической внешности и деморфированных бровей уже было бы достаточно, чтобы обеспечить ей здесь, в Вистуле, имя мага.

Один только Антидектес Александрией знал правду.

— Подойди-ка на минутку! — позвал ее старый софистес с порога своей повозки.

Аурелия неохотно свернула.

— Чего?

Тот махнул рукой над ее головой, в сторону коленицкого холма.

— Новая рецептура. Угловатые цеферы, призменная номерология. Вон, погляди, как, несмотря на дождь, распространяется пожар. До утра весь город сгорит.

Девушка поглядела на Коленицу. Над неровной линией стен по бледной синеве расползались жирные червяки дыма и пепла, быстро раздавливаемые и изгоняемые сильным все еще ветром.

— До сих пор они как-то справлялись с тушением, — буркнула лунянка. — Ходят слухи, что у них там имеется какой-то демиургос туч.

— Дело не в том. Все громче начинают говорить о подмоге Трепея, думаешь, я не слышу? У меня есть люди, — жестом головы он указал на своих доулосов и слуг, двое из которых были вистульскими цыганами, — которые понимают здешний язык. Пускай наступит один сухой день. Знаешь, с какого расстояния на небе видны дымы горящего города?

— И ты начал бояться? — Аурелия сплюнула, грязь у ее ног тихо зашипела. — Хоррор появится с минуты на минуту.