Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут

В данном случае, чтобы принять умирающего Карла в лоно католической церкви, решительно не подходили ни исповедники королевы, ни исповедники герцога Йоркского. Первые говорили только по-португальски, вторые вызывали в Англии всеобщее презрение. В надежде на помощь отправили людей к венецианскому послу. Но провидение, видно, распорядилось иначе. Проходя через покои королевы, посланцы столкнулись с тихим, незаметным человеком в священническом облачении, тем самым человеком, который почти тридцать лет назад показывал Карлу небольшую рукописную книгу под названием «Короткий и ясный путь к вере и церкви». Прочитав ее, беглый в ту пору король сказал: «А ведь и впрямь с таким ясным изложением предмета мне еще сталкиваться не приходилось. — Он отложил манускрипт в сторону и продолжал: Аргументы выстроены в четком порядке и настолько убедительны, что не вижу, как бы их можно было опровергнуть». Сейчас король мог бы повторить то же самое.

Добрый отец Хаддлстоун готов был сослужить Карлу последнюю и самую важную службу. Он ждал в небольшом кабинете, примыкающем к королевской спальне, пока искали гостию.[12] Оттуда были хорошо слышны повелительные слова герцога Йоркского: «Господа, король желает, чтобы все, кроме графов Бата и Фэвершема, удалились». Эти двое протестантов должны были стать свидетелями того, что Карл переходит в другую веру по собственной воле. Дождавшись, пока комната опустеет, Чифинч провел Хаддлстоуна к королю. Лицо Карла озарилось, и, собрав последние силы, он проговорил: «Когда-то ты спас мое тело, теперь спасаешь душу».

Священник принялся за свое дело. Желает ли король Англии отойти в мир иной, приняв святое причастие и перейдя в римско-католическую веру? Последовал тихий, но ясный ответ: «Да». Желает ли король покаяться в своих грехах? И вновь: «Да». Карл «всем сердцем сожалеет», что так долго откладывал этот высокий миг, и, дождавшись конца исповеди, вручил душу Богу: «Благодарю, о благодарю Тебя, Господи». Священник отпустил ему грехи и спросил, готов ли он к посвящению.

— Если я только его достоин, аминь.

Но гостию еще не принесли, какой-то португальский священник появился со святой облаткой на пороге уже после того, как Хаддлстоун произвел помазание. Карл хотел, как положено, опуститься на колени, но оказался слишком слаб. Хаддлстоун заверил короля, что Всевышний его поймет. Распростертый на кровати, Карл принял первое и последнее в своей жизни католическое причастие. Затем он сжал дрожащими пальцами распятие и замолк в раздумье.

— Моли Господа, — провозгласил Хаддлстоун, — что бы святая Его кровь пролилась за тебя недаром…

И пусть, когда Ему будет угодно забрать тебя из этого тленного мира, дарует Он тебе радостное воскресение и вечную сла ву в мире ином.

Но пока еще Карл пребывал в этом мире, чьей славой и обманом пользовался столь щедро и столь цинично. Он «умирал слишком долго» и просил за это прощения у тех, кто был вокруг него, — так пишет в своей «Истории Англии» Маколей, хотя скорее всего это плод воображения автора. Король оставался в сознании. Ужасные врачи продолжали мучить его, а часы отсчитывали секунды и минуты, напоминая своим тиканьем, что «дело (мое) вскоре будет завершено». Пришла попрощаться королева, но, заливаясь слезами, не смогла вымолвить ни слова, и ее увели. Потом она просила передать супругу, что просит у него прощения за все дурное, что ему сделала.

— Бедняга, — прошептал Карл, — и она еще просит у меня прощения! Это я перед ней кругом виноват.

Он попросил прощения у своего рыдающего брата и передал всех своих детей, кроме Монмата, его попечению. Затем, вспомнив о своих возлюбленных, попросил герцога не забывать о Луизе де Керуаль и «не дать бедняге Нелл помереть с голоду».

Бесконечно тянулась ночь. В шесть утра Карл попросил откинуть тяжелые шторы, чтобы в последний раз посмотреть на рассвет. На лицо умирающего упал слабый свет, дух его продолжал сопротивляться. Час проходил за часом. В десять утра Карл впал в кому, а еще через два часа этого человека, которой всегда умел выживать, не стало.

Вскрытие показало, что внутреннее кровоизлияние у Карла было таким сильным, что непонятно даже, как ему удавалось столь долго держаться. Но причина смерти была, конечно, далеко не столь важна, как сам факт смерти и его последствия. Король умер, да здравствует король! Не успели еще отдать усопшему последние скромные почести в Вестминстерском аббатстве, как Яков мирно взошел на престол. Само это обстоятельство — то, что смена монарха произошла безо всяких потрясений, — несомненно, заслуга Карла, но ближайшие четыре года показали, что в своей деятельности он всегда ориентировался только на близлежащие цели. Карл выживал благодаря хитроумию и не стремился к крупным переменам, которых жаждала страна. Король усилил монархию, но власть, которой он пользовался так умело, в руках Якова превратилась в инструмент громоздкий и неуклюжий, поэтому кардинальные, государственного масштаба перемены стали неизбежны.

Главным образом и прежде всего Яков думал об интересах своих единоверцев. Он не собирался насаждать католицизм в Англии силой, но был преисполнен решимости убрать с пути папистов такие препятствия, как Акт о присяге и целый ряд карательных законов. Сначала Яков попытался сделать это при помощи парламентских процедур, но, опьяненный своими добрыми намерениями, оказался не в состоянии понять, что виги и тори, англикане и диссентеры сходились в одном: в яростном противостоянии римско-католической церкви. Папство означает абсолютную власть, и чем настойчивее Яков преследовал свои разрушительные цели, тем больше подозрений вызывали его абсолютистские поползновения.

Среди вигов были и те, кто не остановился бы перед применением силы. Многие из них, жившие в изгнании, рассчитывали, что восхождение на трон короля-католика вызовет в стране такое недовольство, что поддержка им обеспечена. Хронические внутренние склоки, а также простодушное неумение Якова понять истинные настроения людей привели к катастрофе. После полугодовых дискуссий повстанцы пришли к убеждению, что достижению их целей наилучшим образом будет способствовать двойной удар. Граф Аргилл отправится в Шотландию и наберет вооруженные отряды из своих соотечественников-горцев, которых пугает политика нового короля. Ничего из этого не вышло, среди товарищей не было внутреннего согласия, и, вместо того чтобы действовать, они лишь всячески высмеивали друг друга. Но если попытки Аргилла кончились просто неудачей, то действия Монмата привели к трагедии. Понимая, что поход на Лондон — дело слишком рискованное, незаконный сын Карла II направился морем в западные районы страны с их по преимуществу пуританским населением и высадился в Лиме 11 июня 1685 года. Он провозгласил себя королем, поклялся ежегодно созывать парламент, сохранять религиозную терпимость и распустить постоянную армию. Под знамена Монмата стали 4 тысячи человек, но этого оказалось явно недостаточно, чтобы противостоять отрядам местной полиции, которые полностью разгромили его 6 июля у Седжмура. Монмат был схвачен и доставлен в Лондон, где, несмотря на жалкие попытки оправдаться, его казнили. Последователи Монмата сделались жертвами так называемого «Кровавого суда». Джеффрис проявил себя истинным садистом: убежденный, что Бог на его стороне, он послал на плаху столько сторонников Монмата, что жители Сомерсета, говорят, ходили по щиколотку в крови четвертованных и повешенных жертв.