Последний трюк - Себастьян де Кастелл

С его губ сорвался мрачный смешок.

– У тебя странный способ это показать.

– Потому что я не герой, отец, и ты тоже. Вот что у нас общего. Мы оба всю жизнь отчаянно желали стать избранниками в одной из сказок, но в глубине души всегда знали, что настоящим избранником суждено стать кому-то другому.

Он не разъярился бы так, если б не знал: я только что сказал правду. Я зашептал снова, заставив его податься вперёд.

– Что ты сейчас сказал? – требовательно спросил он.

– Шелле предназначено стать спасительницей нашего народа, отец, – повторил я достаточно громко, чтобы услышали все. – С самого начала только Шелле. Никогда – мне. Никогда – тебе. Всегда только ей.

Отец убил бы меня тогда, если бы даже в гневе не был человеком, всегда контролирующим себя. Он знал, как это будет выглядеть: я говорю, что его дочь – настоящее будущее нашего народа, после чего он меня убивает? Даже в разгар поединка магов, когда единственным исходом была смерть, такой поступок выглядел бы… проявлением слабости.

Вот почему вместо этого он глубоко вздохнул, взял себя в руки и рассмеялся.

– А вот и он, – сказал он, качая головой. – Последний трюк. Но ты всегда им пользовался, не так ли? Прятался за юбками матери в детстве, когда тебя должны были наказать. Позволял женщине-аргоси сражаться за тебя. А теперь, наконец, пытаешься настроить сестру против своего отца.

Он взмахнул рукой, и я рухнул на песок. Я услышал, как что-то очень важное треснуло у меня в боку. Шелла подбежала к Ке-хеопсу.

– Пожалуйста, отец, достаточно. Посмотри на него! Он больше ничего нам не сделает!

Ке-хеопс оттолкнул её. Она невольно ещё больше всё усугубила – и для него, и для меня.

– Как ты смеешь вмешиваться в дуэль магов! А может, его слова повлияли на тебя, дочь моя? Неужели ты хочешь бросить мне вызов ради короны нашего народа?

– Нет, отец, нет! – в ужасе сказала она.

– Тогда повинуйся своему повелителю. Повинуйся главе твоего дома. Повинуйся отцу.

Шелла отступила назад, всё ещё наблюдая за мной, пытаясь сдержать слёзы перед отцом и его боевым отрядом, – но безуспешно.

– Встань, – приказал мне отец. – Встань и посмотри в лицо суду, которого ты так долго избегал.

Теперь, когда его заклинание больше не удерживало меня, я понял, насколько сильно ранен. Мне пришлось выкашлять кровь изо рта, чтобы ею не подавиться. У меня было сломано несколько рёбер. Я едва мог двигать руками и только усилием воли заставил себя встать.

– Ке-хелиос из дома Ке, – произнёс отец нараспев, словно магистрат, готовящийся вынести приговор, – за предательство своей семьи, своего дома и своего народа я…

– Секундочку, – встрял я, выплюнув ещё немного крови.

«Предки, думаю, теперь он действительно меня убил».

– Нет, – ответил отец. – Больше никаких трюков.

Я не думал, что мне понадобится столько усилий, чтобы поднять правую руку.

– Тогда заклинание. Настоящее заклинание. Магия огня.

Похоже, это его чуть ли не позабавило.

– Магия огня? И вправду был бы прекрасный трюк, поскольку ты никогда не зажигал свою татуировку огня, и все контрсигилы, кроме одного, всё ещё на месте.

– Я и не говорю, что это будет легко.

– Ещё до того, как мы были вынуждены связать тебя контрмагией, ты никогда не мог зажечь татуировку огня. Когда ты был мальчишкой, ты сидел, уставившись на неё, и у тебя текла кровь из носа от одного только усилия вдохнуть в неё жизнь. Такой полный решимости, хотя все видели, что это невозможно.

Он немного помолчал, потом сказал:

– Но я невольно гордился тобой.

– Тогда позволь мне в последний раз заставить тебя мной гордиться, – сказал я и снова закашлялся кровью. Что-то внутри меня кровоточило. У меня оставалось мало времени.

Отец отступил назад, качая головой.

– Очень хорошо, Келлен, – сказал он. Мне было интересно, осознаёт ли он, что назвал меня детским именем. – Это такой же хороший способ покончить со всем, как и любой другой.

Я расставил ноги на ширину плеч. Расправил плечи. В последний раз взглянул на отца.

– Я хотел бы, чтобы ты был тем человеком, за которого себя выдаёшь, – сказал я надтреснутым голосом, сломанным, как и всё остальное во мне. – Я хотел бы, чтобы ты увидел правду, какую видел я; понял, что магия может быть чудесной, но может быть и грязной; узнал, что для нашего народа существует нечто большее, чем одни только заклинания и чары. Что тебе не нужно было предавать полмира лишь для того, чтобы защитить наш маленький уголок этого мира.

– И снова ты мне лжёшь! – закричал он. – Я предложил тебе последний шанс проявить себя, умереть, по крайней мере, пытаясь стать джен-теп, и всё же ты…

– О, у меня есть заклинание, отец.

Он снова начал что-то говорить, но я перебил:

– Настоящее заклинание. Заклинание огня.

Моя рука дрожала от усилий удержать её поднятой, но я унял дрожь.

– Молния, отец. Не метафора, не иллюзия. Истинной магией я сотрясу эти пески, громом и молнией сражу тебя.

– Так сделай это, мальчик!

Отец говорил так, словно почти хотел, чтобы мне всё удалось, как будто если я разорву цепи, наложенные на меня судьбой, я наконец-то освобожу его собственное великое предназначение. Как будто мы были связаны узами более великими, чем те, которые оба столько раз предавали, – узы отца и сына.

Я уставился на медные сигилы моей татуировки огня. Все они, кроме одного, были мертвы, сломанные контрсигилами. И всё равно я сосредоточил на них волю, приказывая им использовать основную силу магии огня. Не обращая внимания на их категорический отказ. Направляя себя всё глубже и глубже в них до тех пор, пока – я мог бы в том поклясться – не почувствовал, как татуировка сжималась всё туже вокруг моего предплечья.

Я ощутил, как что-то капнуло на мою верхнюю губу. Кровь из носа.

– Келлен, прекрати, – сказала Шелла. – Отец, пожалуйста…

– Молчать, – ответил он. – Позволь ему насладиться моментом.

«Ох, отец, – подумал я. – Почему я не мог быть тем сыном, которого ты хотел? Почему ты не мог быть тем отцом, в котором я так нуждался?»

Даже удвоив усилия, чувствуя, как нарастает давление в моём мозгу, обнаружив, что мне всё труднее и труднее втягивать воздух в лёгкие, я понял, что мой взгляд направлен на Фериус Перфекс. Она стояла, опираясь для поддержки на Рози, и сама умирала от Проклятия, источником которого, как я теперь не сомневался, был не какой-то чужеземный Бог, а мой собственный отец. Должно быть, она тоже это понимала, но я не видел в ней никакой злобы. Никакого желания отомстить.