Последний трюк - Себастьян де Кастелл

Идущая Путём Дикой Маргаритки.

«Я люблю тебя, Фериус Перфекс, – подумал я, чувствуя, как кровь всё обильнее течёт по моему лицу. Теперь она стекала и по щекам. У меня из глаз шла кровь. – Ты научила меня смеяться над миром. Искать свет даже в самой чёрной тени. Найти в себе нечто более драгоценное, чем магия».

Она тоже смотрела на меня – неуверенным взглядом. Она не понимала, что я делаю. Я чуть не рассмеялся над этим. Может, теперь, под конец, я выкинул трюк, который даже она не могла предвидеть.

Рейчис сидел у неё на плече, выжидая нужного момента, уверенный, что в любую секунду я подам ему сигнал, и тогда он подпрыгнет в воздух, раскинет лапы так, что его мохнатые перепонки поймают ветер и бросят на наших врагов, чтобы он разрывал их зубами и когтями.

«Лучший деловой партнёр, на которого только может надеяться изгой».

Кто-то звал меня по имени, но звук был приглушённым. Наверное, теперь в моих ушных каналах была кровь.

И всё-таки татуировка не искрилась.

– Келлен, прекрати! – завопила Шелла. – Ты убиваешь себя!

Моя сестра никогда не была склонна к гиперболам, и правильно, потому что я и в самом деле себя убивал.

– Хватит, мальчик, – сказал отец так мягко, что я удивился, услышав его слова. – Теперь брось попытки. Серый Проход ждёт тебя. Скажи нашим предкам, что ты отдал всё, что у тебя было. Без стыда. Без позора.

Сын получше меня воспринял бы это с некоторым тактом. Но я?

– Сам им скажи, придурок.

Медные сигилы татуировки огня на моём предплечье всё ещё были плоскими, безжизненными – все, кроме единственного, восстановленного отцом. Но, конечно, не существует заклинания, которое можно сотворить с помощью всего одного знака. И всё-таки я попытался ещё усерднее.

– Прекрати, Келлен, – взмолилась Шелла. Даже сквозь кровь, сочащуюся из глаз, я видел, как она напряглась, как её собственная магия закружилась вокруг её предплечий. – Я этого не допущу.

– Так останови меня, – рявкнул я. – У тебя есть сила. Выбор всегда был за тобой.

Сперва она выглядела неуверенной, но постепенно до неё начало доходить, и, наконец, она поняла.

Мой последний трюк. У меня ушли годы, чтобы его провернуть. Я даже не подозревал, что к нему готовлюсь.

С того мгновения, как я покинул наш народ, все тысячи миль, которые я прошёл, всё то, что я узнал, все раскопанные мною секреты – всё это никогда не делалось ради меня. Не совсем. Как я уже сказал отцу, не я был героем сказки и не он.

Оказывается, все пройденные мной испытания были ради того, чтобы я мог предложить своей сестре выбор, показать ей путь, видимый только из-за границ мира, в котором мы выросли. Все наши с ней разговоры, когда она с помощью выслеживающих чар появлялась передо мной в луже воды или на клочке песка и слушала мои заявления о тайнах, какие я разузнал о нашем народе, о землях и культурах за пределами нашего дома… Шелла всегда разрывалась между простыми истинами, руководившими нами с самого детства, и другими, куда более неприятными – их открытие избавило меня от наивности; между отцом, которому она так сильно хотела подражать, и братом, которого, несмотря на все его многочисленные недостатки, всё-таки любила.

Она всегда избегала выбора, наверняка зная, что он её ждёт, оттягивая неизбежный момент, либо она безоглядно бросит вызов отцу, либо будет наблюдать, как я умираю.

Два пути – для нации, для семьи. Для самой могущественной молодой женщины в мире, просто желавшей, чтобы её отец и брат любили друг друга, как она любила их обоих. Две судьбы, совершенно несовместимые.

Теперь время истекло.

Я почувствовал, как ноги мои начинают подкашиваться, а сознание рушится. Я попытался сделать вдох, но безуспешно, и понял, что зашёл так далеко, что у меня остановилось сердце. Из последних гаснущих сил я протянул руку к отцу, и остаток воздуха в груди позволил мне произнести волшебное слово в тот миг, когда взрыв потряс воздух вокруг нас:

– Та-дам.

Город теней.

Почему мы должны верить, что мёртвые томятся в неглубоких могилах под землёй? Разве не каждое здание отбрасывает собственную тень? Возможно, именно в такие места в конце концов пускают тех, для кого город живых больше не подходит.

Я всегда подозревал, что Серый Проход – туманный нижний мир между жизнью и загробным существованием, где умерших джен-теп встречают предки, чтобы судить, – чепуха. Басня. Последние напоминания о временах, когда мы ещё верили в утешительные суеверия.

Поэтому я был весьма удивлён, обнаружив, что стою там, в почти полной темноте, не мешающей, однако, прекрасно видеть, перед старухой, чьи черты были мне незнакомы, хотя я не сомневался, что должен её помнить, учитывая, что она сделала со мной много лет назад.

– Привет, бабушка, – поздоровался я.

Она улыбнулась – не очень приятной улыбкой, надо сказать. Скорее разочарованной ухмылкой.

– Значит, догадался, кто я такая. Большое дело. Думаешь, кто-нибудь ещё из твоих предков стал бы тратить время на то, чтобы прийти и поприветствовать тебя?

Она шагнула ближе.

– Ну же, мальчик. Покажи, что способен на большее.

«Арта превис, – подумал я. – В последнее время все, кажется, хотят одного: испытать мой арта превис».

– Ну… – начал я, поглядев сперва на чёрный океан вдалеке, а после – на осколки оникса у себя под ногами. – Я почти уверен, что узнаю эту паршивую канализационную трубу.

Серентия – бабушка, в детстве обручившая меня с Чёрной Тенью, – пожала плечами.

– Едва ли это можно назвать великим умозаключением.

– И ты не призрак и не какой-нибудь дух, провожающий меня в загробную жизнь.

– Очевидно, – ухмыльнулась она, хотя в уголках её губ появился намёк на более искреннюю улыбку.

Я постучал пальцем по меткам Чёрной Тени вокруг своего левого глаза, хотя не почувствовал своих прикосновений.

– Когда ты обручила меня с Тенью, ты вложила в меня частичку самой себя.

Она фыркнула.

– Теперь ты просто высасываешь догадки из пальца. Докажи это.

– Энигматизм. Способность заглядывать в чужие тайны. Ему полагалось открываться, когда я задаю правильные вопросы. Только, по моему опыту, он был слегка… неуравновешенным.

– Осторожнее, мальчик. Лучше не зли меня.

«Теперь я вижу, в кого у Ке-хеопса такой характер».

– Как будто мне не всё равно, – сказал я. – Ты даже не настоящая. Моя бабушка – пусть она гниёт в том аду, в который её ввергли её дела – запечатлела частичку своей души где-то в глубине моего сознания. Своего рода… механизм.

Призрак Серентии неубедительно продемонстрировал равнодушие.