На исходе ночи - Иван Фёдорович Попов

Мне все-таки непонятно, зачем нужна наша встреча втроем, я мог бы повидаться с Соней и один. Но мои рассуждения не убедили Клавдию:

— Нет, так нужно. Нет, так лучше.

Может быть, она хочет видеть, какое у меня будет лицо, когда я встречу Соню в первый раз после долгой разлуки? По-видимому, так. Иначе бы откуда такая ожесточенная настойчивость?

К Степаниде мы зашли со двора, не с улицы. Открыла она нам с поспешностью вихря. Она увидала нас, вероятно, еще через прорезное окошечко в сенях, возле входной двери. Крюк, цепочка загремели под неистовыми руками Степаниды так, как будто она в нетерпении хотела их выдрать с корнем, лишь бы скорее увидеть свою любимицу Клавдиньку и броситься ей на шею.

Радость встречи у Степаниды вспыхнула, как пламя, подхваченное буйным ветром. Клавдия же сразу замкнулась в себе. Она будто даже рассердилась на бьющую через край сердечность Степаниды.

Ясно было, что Клавдия находится в крайней степени волнения и хочет это скрыть, а Степанида — в крайней степени любопытства и всей душой страдает за Клавдию. Очевидно, мы плохо прячемся и со стороны все видно. Ни Клавдия, ни Соня не стали бы, не могли бы об этом говорить ни с кем на свете и не потерпели бы даже и самого отдаленного намека. Соня и подумать боится, что ее отношения ко мне могут выйти за рамки обыкновенной дружбы. Клавдия тоже не признается, что наша дружба с Соней не радует ее…

Мы уже вошли в застланную чистыми половичками прихожую; наши голоса были уже слышны, конечно, во всей квартире, а Соня, находившаяся где-то рядом в комнате, не подавала о себе никаких признаков. А я было ждал шумной встречи: выбежит в переднюю, разволнуется, бросится ко мне, затеребит расспросами, рассыплется в рассказах о пути, об оставшихся в ссылке. А она где-то сидит недвижимая и безгласная. На мгновение я даже подосадовал и осудил: вот недостало же у нее умной простоты на легкую, непринужденную встречу…

И тут же мне стало стыдно за такое холодное суждение. Когда мы вошли, Соня на глазах у нас мгновенно побледнела. С ощутимым усилием она поднялась с места и сначала бросилась не ко мне, как следовало ждать, а к Клавдии и расцеловала ее. Между тем с Клавдией она виделась вчера, а со мной у нее сегодня первая встреча после нашей ссылки. Потом уж, после Клавдии, Соня повернулась ко мне, вся как бы облегченная и повеселевшая, и просто, по-дружески обняла меня.

— Ну вот, Клавдинька, прибавилась еще одна ваша обожательница, — сказала Степанида Амвросиевна. — Вчера как познакомились вы, милые девушки, так Соня мне, не переставая, щебечет все про Клавдиньку, все про Клавдиньку… и все восхищается вами, Клавдинька.

— Зачем же вы тайны выдаете, Степанида Амвросиевна? — попеняла Соня.

— Такие тайны, Соня, долго не держатся, а быстро въяви сами раскрываются. Чего же их прятать?

Соне, видно, очень хотелось как можно скорее установить мир и дружбу.

— Вы знаете, — сказала она, — послушала я вчера Клавдию, в каких условиях вы здесь работаете… Правда, вы здесь все просто молодцы. И знаете, друзья, мне хочется как можно скорее влиться в работу… Но, наверное, я сильно отстала, мне надо на ходу наверстывать, знакомиться, я еще не читала ленинской работы по философии. Мария Федоровна получила каким-то чудом из Архангельска экземпляр. Это только одна она так умеет наладить, устроить, со дна моря достать. И досадно — экземпляр привезли как раз в ночь, когда мне уезжать, прямо хоть откладывай побег! Мария Федоровна сразу же засела за чтение, я к ней… Но оставались последние часы, и пришлось оторваться, а Мария Федоровна даже побранила меня, что я опаздываю к Софрону… Знаешь, Павел, я бежала вместе с Софроном, помнишь, крестьянин, «вчистую» материалист. В Ярославле мы друг от друга неожиданно отбились… потерялись.

Когда Клавдия и Степанида отлучились из комнаты, Соня сообщила мне, что Марии Федоровне вместе с экземпляром ленинской книжки привезено было какое-то письмо. Мария Федоровна дала ей понять, что тоже скоро уйдет из ссылки и что она нужна для участия в предполагаемой международной конференции по женскому рабочему движению.

Про Лефортовского Соня сказала:

— Я с ним перестала общаться, по-моему, он закис и стал не нужен для нас.

Надо было решить, как и в какую работу ввести Соню. Маячили две возможности: дать ей один из небольших подрайонов, чтобы вела там преимущественно организационную работу, а по надобности и агитационную, когда же наладит кружки, то отрядить ей в помощь специального пропагандиста; вторая возможность — понемногу знакомить ее со всеми связями в районе и вне района и постепенно приготовлять к тому, чтоб перенять от Клавдии работу технического секретаря района, а Клавдию перевести в организаторы одного из больших наших подрайонов.

Мне казалось, что будет очень просто, если все это трезво взвесим мы втроем и сообща найдем полезный и практический выход. Но вышло совсем не так. Когда я предложил дать Соне подрайон, Клавдия начала возражать почти с нескрываемой обидой:

— Товарищ Соня еще плохо знает наших рабочих, ей будет трудно, наконец у нас есть другие работники, которые, может быть, давно мечтают о переходе с технической на работу чисто политическую.

Соня сейчас же поспешила во всем согласиться с Клавдией. Тогда я развил вторую возможность — постепенный ввод Сони в работу секретаря, чтоб освободить Клавдию для подрайона. У Клавдии вспыхнула обида еще большая:

— Надо было давно, Павел, сказать мне, что я плохой секретарь и что меня надо заменить другим…

Клавдия обычно была человеком дисциплинированным, капризов в работе я от нее не видал. И здесь был не каприз. Здесь прорвалось то, что Клавдия в себе с таким мужеством до сей минуты подавляла и что от себя отгоняла. Очевидно, всякое сопоставление, всякое сравнение с Соней отзывалось в ней болью.

Соня заявила, что полагается больше всего не на меня и даже не на себя, а на Клавдию:

— Клавдия знает отлично условия работы в районе и может беспристрастнее нас решить, к чему я больше подхожу.

Уступчивость Сони была слишком обнажена. Уж слишком ясно стало, что она озабочена одним — лишь бы не встать на дороге, лишь бы не пошатнуть ничего в наших отношениях с Клавдией.

Клавдия рассердилась:

— Я, по-вашему, Соня, беспристрастна, то есть безразлична к работе? Спасибо за такую оценку. Но откуда вы берете, что Павел может быть пристрастен? И пристрастен именно в чью же сторону?

Я настоял, чтобы они прекратили бесплодный спор.