Охотники на мамонтов - Джин М. Ауэл

Облокотившись на стойку с целебными травами, Джондалар смотрел на сидевшую возле очага Эйлу.

— Но через пару лет я понял, что мне чего-то не хватает. Я догадался, что Великая Мать наказывает меня… Мужчины моего возраста давно нашли себе женщин, создали семьи и гордились детьми своего очага. Но я был не способен полюбить женщину настолько, чтобы связать с ней свою жизнь. Я узнал многих женщин, мне нравилось общаться с ними и делить с ними Дары Радости, но чувство любви я испытывал только тогда, когда мне нельзя было испытывать его. Во время ритуала Первой Радости… и его хватало только на одну ночь. — Он сокрушенно опустил голову.

Услышав тихий смех Эйлы, он вздрогнул и с недоумением посмотрел на нее.

— Ох, Джондалар. Но ведь ты же нашел свою любовь. Ты ведь любишь меня, правда? Неужели ты не понимаешь? Ты не был наказан. Тебе было назначено ждать меня. Я говорила тебе, что мой тотем привел тебя ко мне, а может быть, это сделала Великая Мать. Но конечно, тебе пришлось пройти долгий путь. Тебе пришлось очень долго ждать. Если бы ты нашел свою любовь раньше, то никто не пришел бы сюда. И мы бы с тобой никогда не встретились.

«А что, если это правда?» — размышлял он. Ему очень хотелось верить этому. Впервые за долгие годы тяжкий груз, лежавший у него на душе, стал легче, и свет надежды на мгновение зажегся в его глазах.

— Но остается еще Золена. Ведь я испытывал запретную любовь к моей донии.

— Я не вижу ничего плохого в том, что ты любил ее. Но даже если ты нарушил ваши традиции, то уже искупил свою вину. Ты был наказан, Джондалар, был изгнан из Пещеры. И все это осталось в прошлом. Ты не должен терзать себя, постоянно вспоминая об этом.

— Но ведь были еще те юные девушки, ритуалы Первой Радости, во время которых я…

Лицо Эйлы посуровело.

— Джондалар, ты не знаешь, что испытывает девушка, когда ее берут силой. Ты не знаешь, как это ужасно — терпеть мужчину, который ненавидит тебя, и испытывать вместо радости лишь боль и отвращение. Возможно, тебе не полагалось любить тех девушек, но они, должно быть, испытывали поистине удивительные ощущения, когда ты нежно пробуждал их чувства. По-моему, девушке очень важно чувствовать себя желанной и любимой во время первой ночи с мужчиной, и твои искусные ласки лучше всего могли дать ей почувствовать, насколько прекрасны Дары Радости. Если ты дарил им хоть немного тех наслаждений, которые даришь мне, то у них должны были остаться чудесные воспоминания, которые будут дороги им всю жизнь. О Джондалар, ты не мог обидеть их своей любовью. Ты все делал именно так, как следовало. Неужели ты не задумывался, почему тебя выбирали так часто?

Тяжкая ноша стыда и презрения к себе, которую он носил все эти годы, пряча ее в тайниках своего сердца, стала заметно легче. Ему подумалось, что, возможно, его взаимоотношения с женщинами имели право на существование, что мучительные испытания его юношества имели некую цель. Благодаря этой очистительной исповеди он понял, что его действия, вероятно, не были такими уж отвратительными, какими он привык считать их, и что, возможно, он был достойным человеком… Ему хотелось обрести чувство достоинства.

Однако груз душевных переживаний, который так долго тяготел над ним, было трудно сбросить за один раз. Конечно, в конце концов он нашел женщину, которая пробудила его любовь. Эйла действительно была истинным воплощением женщины, о которой он мечтал всю жизнь. Но что будет, когда он приведет ее домой и она расскажет, что ее вырастили плоскоголовые… или — что еще хуже — что у нее родился ребенок смешанных духов? Отвратительный уродец… Неужели ему вновь придется пройти через позор и унижение вместе с ней из-за того, что он привел в племя такую женщину? Он смущенно покраснел от собственных мыслей.

«Разве это справедливо по отношению к ней? Но что будет, если они откажутся признать Эйлу, осыпав ее оскорблениями. Смогу ли я защитить ее? Или позволю им сделать это? — Джондалар передернул плечами. — Нет, — думал он, — я не позволю обидеть ее. Я люблю Эйлу. Но все-таки, что будет, если они не примут ее?»

Почему ему было суждено полюбить Эйлу? Ее объяснения казались слишком простыми. Джондалару было совсем не легко отказаться от своей убежденности в том, что Великая Мать наказала его за осквернение Ее ритуала. А может быть, Эйла права? Может быть, Дони вела его к ней… А не является ли наказанием, что его любовь к этой прекрасной женщине будет расценена его племенем точно так же, как его любовь к Золене? Возможно, Великая Мать решила посмеяться над ним, пробудив в нем любовь к женщине, которая была парией и дала жизнь отвратительному уродцу?

«Но Мамутои, придерживаясь подобных верований, все же признали ее. Львиное стойбище даже решило удочерить Эйлу, зная, что она была воспитана плоскоголовыми. Они даже приняли ребенка смешанных духов. Стоит ли мне вести ее в свои родные края? Возможно, здесь ей будет гораздо лучше. Может, и мне тоже надо остаться здесь и согласиться, чтобы Тули усыновила меня? Тогда я стану членом племени Мамутои». Джондалар нахмурился, он не хотел быть Мамутои. Он принадлежал к племени Зеландонии. Конечно, Мамутои оказались хорошими людьми и их образ жизни был сходен с тем, к которому он привык с детства. Но у него было свое родное племя. И что он сможет предложить здесь Эйле? Среди этих людей у него нет родственников. Его истоки, его семья и родственники принадлежат племени Зеландонии. Однако что он сможет предложить ей, приведя в родные края?

Размышляя над множеством этих вопросов, Джондалар вдруг почувствовал, что не в силах больше думать ни о чем. Эйла заметила, что его взгляд стал рассеянным и плечи устало опустились.

— Сейчас уже слишком поздно, Джондалар. Выпей немного этого чая и давай ложиться спать, — сказала она, протягивая ему чашку.

Он кивнул и, выпив теплый настой, быстро разделся и залез под меховое покрывало. Эйла лежала рядом с ним и вскоре заметила, что печальные складки на его лбу разгладились, лицо приняло спокойное выражение и дыхание наконец стало глубоким и ровным. А самой ей почему-то не спалось. Страдания Джондалара растревожили ее душу. Она была рада, что он рассказал ей о своих переживаниях и о своей юности. Эйла давно заметила, что на душе у него лежит какая-то тяжесть, что-то явно причиняло ему большие страдания. И сейчас, когда он поделился с ней этим, возможно, ему стало немного легче. Но все же что-то еще по-прежнему беспокоит его.

Он рассказал ей не все. Еще какие-то сомнения терзают его, и именно это сейчас тревожило Эйлу.

Она лежала спокойно и даже не шевелилась, чтобы случайно не разбудить Джондалара, и мысленно призывала к себе сон, но он все не шел. Как много бессонных ночей провела она в одиночестве в этой пещере! Вдруг Эйла вспомнила о своем плаще. Тихонько выскользнув из постели, она порылась в корзине с вещами и, вытащив мягкий, потрепанный кусок кожи, прижалась к нему щекой. Это была одна из немногих вещей, которую она захватила с собой из каменной пещеры Клана, прежде чем навсегда покинуть ее. В этом плаще она носила Дарка, когда он был младенцем, а потом когда он начал ходить, то держался за подол этого плаща. Эйла не знала, зачем взяла его с собой, этот плащ не был предметом первой необходимости, однако за годы одинокой жизни именно он не раз помогал ей успокоиться и навевал желанный сон. А потом появился Джондалар, и она забыла об этом старом плаще.