К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

она церемонно. — Если нужно будет что-то еще, пожалуйста, ставьте меня в известность, мадам. Я рядом. Вы можете позвонить в колокольчик. Но без фокусов, пожалуйста: ваше уединение охраняют верные господину министру лакеи.

Я не отозвалась. Если уж на то пошло, я с трудом могла говорить, — меня буквально душила ярость от сознания унизительности ситуации. Я — пленница какого-то хромого чиновника, епископа-расстриги! Можно ли представить что-то более гнусное? Нет, я не приму от него никакой еды!

В комнате был маленький узкий балкон — одной ногой ступить, и я то и дело выбегала на него, прикидывая, какое расстояние отделяет меня от земли. По случайности или умышленно, но в доме Талейрана меня с самого начала поселили на третьем, довольно высоком этаже. Попытаться спуститься означало подвергнуть себя риску сломать шею. Впрочем, я решила, что таки попытаюсь, — ночью, когда стемнеет. Если связать простыни, да еще привязать к ним парочку занавесок с полога кровати, получится веревка, которой вполне можно воспользоваться. О Господи, вот только в своей выносливости я была совсем не уверена! Во время беременности у меня было не так много физических упражнений, я давно не ездила даже верхом…

Но что же тогда предпринять? Как выбраться отсюда и добраться до девочек, которые вдруг оказались в опасности в таких, казалось бы, безопасных Белых Липах?

Еще можно было кричать с балкона, обращаться к прохожим на бульваре, бить стекла. Но у меня было чувство, что это принесет мало пользы: слуги Талейрана отвадят всех, кого привлекут мои крики, а слова Шарлотты о Сальпетриере почему-то не казались мне пустой угрозой. Возможно, Клавьер с Талейраном даже обсуждали такой вариант моего «успокоения». Завладев моими детьми, да еще и отправив меня в такое ужасное место, как Сальпетриер, можно будет управлять мною, как марионеткой, — я буду абсолютно на все согласна!

И снова, осознав это, я чуть не лопнула от злости. Как мне выбраться? Кого известить? Что там делают Джакомо со Стефанией? Почему не ищут меня, родственнички?!

После полудня, впрочем, для меня блеснул луч надежды. Показавшись в очередной раз на балконе, я увидела на противоположной стороне улицы Анжу, за оградой особняка, знакомую фигуру.

Это был Брике.

«Господи, благослови его! — восторженно подумала я, едва его узнав. — Благослови этого умного, преданного, невероятно хорошего юношу! Как он все-таки сметлив. Я всегда ценила это…» У меня радостно застучало сердце. Раз Брике здесь, я найду выход. Конечно, докричаться до него отсюда я не смогу, но я передам ему письменное сообщение. Да-да, именно так! И вообще, какое счастье, что нашелся в Париже хоть один человек, всерьез разыскивающий меня! Он наверняка приехал за мной в Мальмезон, как и было условлено, выяснил, что я со скандалом исчезла, вернулся в дом на площади Вогезов, но и там меня не обнаружил… Слава Богу, что он не сидел, как пень, а шевелил мозгами, прикидывая, где бы я могла оказаться! И слава Богу, что этот парень знает почти всех, кого знаю я…

Брике ходил взад-вперед по бульвару, то разворачивая газету, то складывая ее. Взгляд его время от времени устремлялся на особняк Талейрана. Дождавшись, когда он снова глянет в мою сторону, я замахала руками изо всех сил, пытаясь привлечь его внимание, и даже подпрыгнула от нетерпения и досады, понимая, что далеко не сразу, обводя взором отель, он остановит взгляд именно на моем окне.

Но это случилось! Он увидел меня и замер. Потом покачал головой с некоторым упреком: дескать, что же такое случилось, куда вы делись, ваше сиятельство?! Я сделала ему знак подождать. Он понимающе кивнул и, откинув фалды кучерского сюртука, уселся неподалеку на стул в одном из кафе.

Спотыкаясь, я кинулась в комнату, переворошила все полки бюро в поисках письменного прибора. К счастью, здесь были и чернила, и бумага! Громадными буквами, торопясь и ставя жирные кляксы, я начертила на большом белом листе лишь одно слово: «БУАГАРДИ». Этого Брике должно было быть достаточно, остальное он домыслит сам… Потом еще несколько раз обвела каждую из букв пером, нанося густой слой чернил, чтобы имя легче читалось. Я пританцовывала от жуткого нетерпения на месте, ожидая, пока чернила подсохнут. И, едва это случилось, ринулась на балкон, выставила свой плакат на обозрение Брике, вытянув вперед руки.

— Буаргарди! — крикнула я, заметив, что он с трудом разбирает написанное с такого расстояния. — Пресвятая Дева, умоляю, помоги мне! Брике! Граф де Бу-а-гар-ди!

Он плохо слышал меня. Нам мешали проезжающие по мостовой экипажи и прочий обычный шум улицы. И прочитать надпись ему долго не удавалось. Я готова была заплакать от досады… Но в какой-то миг его лицо просветлело. Наверное, он скорее услышал меня, чем прочитал то, что я второпях накорябала.

Брике улыбнулся мне, ободряюще махнув рукой: мол, все понятно, будет сделано! И уже спустя мгновение скрылся за углом улицы Анжу.

Теперь у меня появилась надежда на освобождение. Вся дрожа, я вернулась в комнату. В том, что Буагарди мне поможет, у меня не было сомнений, и после той бездны отчаяния, в которой я пребывала до полудня, это ощущение скорого спасения будто разом лишило меня остатков сил. Я устало села на постели. Господи, почему так кружится голова? Почему так дрожат руки?

Потом мне стало понятно: должно быть, это не только от волнения, но и от голода. Надо съесть хоть что-нибудь.

Кроме того, такая моя покорность усыпит бдительность тюремщиков.

Отдохнув с четверть часа и успокоившись, я раскидала в стороны свою баррикаду, отодвинула засовы и крикнула в дверь:

— Шарлотта! Принесите мне завтрак. Я хочу есть.

Она была где-то неподалеку, потому что отозвалась почти сразу:

— Что такое, мадам? Завтрак уже остыл и совсем невкусен. Может быть, принести вам обед?

— Несите все, что есть, — сказала я, мысленно прибавив к этим словам проклятие в ее адрес. — Я очень голодна!

— Давно бы так, мадам, — ответила она довольно, отправляясь исполнять поручение. — Вы поступаете благоразумно. Я расскажу об этом монсеньору, и через пару дней он готов будет с вами встретиться.

7

Тюремщик из Талейрана был неважный. В силу природной лени, а так же по неопытности, он допустил много ошибок: не поручил никому следить за мной с улицы, не приставил под окном стражу, довольствуясь услугами верной Шарлотты и нескольких слуг, которые охраняли меня под дверью. Решив в интересах дела отказаться от данного самой себе слова, я воспользовалась едой, которую мне предоставляли в этом доме, — все-таки задачи мне предстояли сложные, не стоило