Идеальное несовершенство - Яцек Дукай

– Я все же полагаю, что тебя мне подставили, – сказал он, не глядя на Макферсон. – Была уже одна Нина; теперь Джудас просто-напросто выбрал более тонкий метод.

– Ай, снова начинается.

– Я так думаю, – упорно повторил он. – Конечно, я не утверждаю, что ты осознаешь свою роль и что манипулируешь сознательно. Но ты ведь и не скажешь, что у Джудаса нет своих целей. Может он разговаривал с тобой, давал понять, как он это умеет, брал на доверие, жовиальную беспомощность… А? Любую из тебя. А может и обеих. А собственно, на какую пустышку тебя начитали, а? – только сейчас он взглянул на Анжелику.

Она переменила ноги, заложив левую на правую, что обнажило ту, первую, до верхнего кружева чулка. Принялась покачивать туфелькой, постукивая высоким каблуком в каменную плиту террасы.

– Для этой цели, – произнесла медленно, – тебе придется совершить близкую инспекцию моей стопы: есть ли там шрам, или шрама нету.

– А какой тест позволит решить насчет твоей незаинтересованности?

Она и сама задумывалась об этом. С момента синтеза утратила даже уверенность в неуверенности: потому что, возможно, та вторая я (но – какая?) действительно имела такие планы, только вот теперь все перемешалось, френ с френом, и я уже не сумею раскрыть ее замыслов.

И все же это именно они могут стоять за моими нынешними мыслями, эмоциями, ассоциациями, рефлексами. А значит, манипулирую я Адамом или не манипулирую? Джудас меня запрограммировал или не запрограммировал?

Что ж, был разговор на свадьбе Беатриче, с Джудасом, едва вчитанным в пустышку. И был разговор в подвалах Фарстона, после моей имплементации – когда свои реакции еще не до конца контролировала я сама, когда молнии проходили девственными нервоводами, гормоны безумствовали на автострадах нового тела…

– Икх! Икккх! Ииирх!..

– Медленнее, медленнее, уже все, выплюнь это. Выплюнула? Выплюнь! Стукнете ее кто-нибудь!

– Крх! Ссс-сс… сколькооо?..

– Больше пяти месяцев. Действительно, большая потеря. Я должен был настаивать на более частых архивациях.

– П-п-почему?..

– Что: почему? – спрашивал Джудас. – Почему я решился тебя впечатать? Потому что нет способа оценить, когда я узнаю – и вообще, узнаю ли – что-то о твоей судьбе, а большее ожидание означает еще больший пропуск в памяти. Или «почему Замойский»? Из Колодца мы получили информацию, что в будущем он сыграет ключевую роль в разных политических конфликтах. Множество Рапортов гласит о «решениях Замойского». Скорее всего, он получит значительную автономию и самостоятельное влияние на Ложу – род этого влияния тоже неизвестен. Я пытался минимизировать шанс реализации таких вариантов; не получилось. Проблема в том, что это человек без прошлого, без корней, без знакомых и друзей, без семьи. И никаких дел в Цивилизации. А потому на него невозможно нажать. Но из модели френа – а у нас прекрасные модели френа Замойского, целое Чистилище – из модели нам известны его эмоциональные слабости, тропинки вовлечения. Тебе ничего не пришлось делать; хватило просто не отходить от него, пока он был под давлением. Он податлив.

Тем временем, они дошли до конца зала, до стены за последним рядом емкостей с пустышками. Анжелика уже совладала с дрожью тела. Кто-то набросил на нее халат; она завернулась в него, отец завязал ей пояс, потому что пальцы все еще ее не слушались.

И Анжелика, и Джудас развернулись. Она шла уверенней, выпрямившись, Джудас лишь поддерживал ее за плечо. Манифестации медицинской программы отошли. Анжелика держала взгляд низко, подальше от стеклянных втулок: пока что не желала очередных конфронтаций с собственным отражением. Отводила взгляд, отводила мысли.

– Почему вообще я? – спросила тихо. – Ты вдр-руг вспомнил, после сто-ольких лет. Я тебе ну-ужна. Д-да?

– Некоторое время все для тебя будет внезапным и неожиданным. И зачем же ты мне могла быть нужна? Замойский заблудился где-то в космосе, отрезанный Войнами. Пойдем, ты должна выспаться. Добро пожаловать домой.

И сильно обнял ее.

Теперь, попивая холодный коктейль, она снова задумалась над искренностью его слов и поступков. Информирование Анжелики сразу после имплементации о намерениях использовать ее – пусть и другой ее, той пропавшей – как оружие давления на Замойского казалось ей не самым умным. Но действительно ли Джудас совершил ошибку? Я ведь, в конце концов, действую по его плану, верно? Он наверняка обладает и моделями моего френа – до синтеза, после синтеза.

Может он и вообще ничего другого не делает, только исполняет решения СИ, опирающиеся на анализы френов собеседников? Может, эта биологическая пустышка стахса Джудаса Макферсона – вообще не больше, чем манифестация узла тактического программирования от «Гнозис Inc.»? А как это узнать, как различить? Джудас (то есть кто? что?) может лично искренне возражать…

Ведь все могло произойти маленькими шажками, не одноразовым изменением. Сперва он мог быть собой, но потом… одна программа, другая… Не непосредственно, не через привойку, поскольку Традиция запрещает – но разве нельзя попасть в зависимость чисто психологическую? Разве не использует теперь и Адам программу для постоянного белого шума в своем поведении? Разве не прислушивается к платовым советчикам? Где именно проходит граница? Это все разговоры, самотождественность зависит от слишком многих факторов.

Уже говоря сейчас «Адам Замойский», она должна подразумевать человека-плюс-программы.

А когда я говорю «Анжелика Макферсон» – то о ком говорю? Когда смотрю в зеркало – что вижу? Не себя, не френ ведь. Манифестацию.

– Предположим, что ты прав, – она отставила стакан. Заходящее солнце било теперь прямо ей в глаза. Пляжи Оаху охватывал стандартный, неортодоксальный протокол инфа, и Анжелика вычаровала себе из воздуха темные очки. Надвинув их на глаза, она также защитилась и от взглядов Адама. – Предположим, что я и вправду шпион Джудаса. Что тогда?

– Ага, значит, «лучше известный дьявол» и все такое прочее?

– Нет, я серьезно спрашиваю: что тогда? Предположим, Джудас и вправду меня подставил, предвидел по моделям наших френов образец интеракции. Запланировал инстинкты, сны и чувства. По крайней мере, поставил одно против другого – и выиграл. Предположим. Это нисколько не меняет искренности этих инстинктов и чувств. Ты не понимаешь?

Замойский медленно покачал головой. За спиной у него было сияние тонущей звезды, и Анжелика не видела четко черты его лица. Но София, программа-советчик Макферсон, сейчас же должным образом подкрутила контраст и резкость картинки.

– Ты ведь должен это знать, – Анжелика оперлась локтями в стеклянную столешницу и взяла ладонь Адама в свои руки. Сдержала непроизвольное желание откинуть на спину волосы, упавшие ей на очки. Сжала ладонь Замойского. – Так было всегда, – начала полушепотом. – Например, богачи. Извечный вопрос: «Ты влюбилась в меня или в мои деньги?» И что несчастной отвечать? В любом случае – соврет. Нельзя отделить человека от его жизни: если он таков, каков есть, то, кроме прочего, и потому еще, что имеет эти деньги. Как бедняк – он был бы кем-то другим. Влюбилась бы она тогда в него? Это уже вопрос к ясновидцу, не к ней. Именно отсюда – все эти сказки о принце в одеждах нищего, ищущего себе жену. Дескать, тогда-то чувство будет «чистым». Но это такая внутренне противоречивая абстракция! Всегда найдутся причины, всегда есть внешние причины и скрытые мотивации; какой-то Джудас Макферсон внутри головы. Деньги, но и не деньги, и нематериальные вещи. Например, он красив. Влюбилась бы она, если бы не был? Тогда, получается, она любит его видимость? Или то, что он умен и образован. Влюбилась бы, не будь он таким? Или что он добрый малый. Что он энергичен. Что у него хорошие манеры. Воображение. Что угодно. Нет человека без свойств. Как ты оценишь, какое чувство «истинно»? Это невозможно. Приходится играть с котом Шрёдингера.