Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

и даже умудрился каким-то образом овладеть ее телом, Эллин содрогнулась и брезгливо передернула плечами. Только привычка выслушивать человека до конца, дабы точно знать, с чем являлся к ней, заставили восходящую литературную звезду воздержаться от того, чтобы выставить Коллина из спальни и вообще из флигеля.

«…Да и рановато выставлять его, — предупредила себя Эллин. — Слишком много знает, чтобы так сразу превращать его во врага».

— О том, как страшна для вас, мистер Коллин, я поняла там, в эдемской душевой, где вы порочно соблазняли меня.

— Зачем вы упоминаете об этом? — Даже пергаментно-серое лицо Стива, оказывается, способно слегка розоветь от внутренней багровости возмущения, о чем раньше Эллин не догадывалась.

— Мне тоже казалось, что вспоминать об этих душевых стенаниях не стоит. Но ведь своим вторжением вы спровоцировали меня. Конечно, куда приятнее поговорить о моих успехах.

В двух словах Эллин выложила майору все, что узнала о победе на конкурсе, и была поражена, что на него это не произвело абсолютно никакого впечатления. Даже не поздравил ее.

— Этим-то вы и страшны, Грей, — прошелся Коллин у кровати, явно намереваясь не позволить девушке подняться, — что ради своего величия способны погубить полмира, сеять смерть везде, куда только ступаете.

— Вы меня явно перепутали с Александром Македонским. Или еще с кем-то. — Эллин отбросила одеяло, уже не стесняясь майора, поднялась с постели и, овеяв его запахами разнеженного женского тела и дорогих духов, набросила на себя халат. — Это он, монсеньор, погубил половину мира, прежде чем сумел приучить человечество с трепетом произносить свое имя. Я же, чувствуя себя в постоянной опасности, совершенно незащищенной, всего лишь пытаюсь выжить, сметая со своего пути всякого, кто путается у меня под ногами. Слышите, майор Коллин, всякого, кто путается!..

— Только вчера вечером я случайно узнал, что, по вашему настоянию, арестована леди Удайт.

— Жалеете, что не успели побывать в ее душевой?

— Прекратите!

— Она арестована в связи с убийством тюремного палача и за прочие преступления, обвинения в которых могут быть предъявлены хоть сегодня. И не стоит сомневаться, будут предъявлены. Если только не вступлюсь за нее, не спасу. Или, может, вы вступитесь и вытащите ее из камеры, великий, непорочный сос-тра-датель?

Коллин направился к выходу, но, услышав все это, остановился, буквально упершись головой в дверь, словно боялся, что не устоит.

— Согреда, Эварда, Кроушеда и Вольфа вам показалось мало? Решили убрать еще и леди Удайт?

— Если бы я решила убрать эту стерву, в списке погубленных мною вы называли бы ее первой, — проговорила Эллин, соблазнительно потягиваясь и зевая. — Об этом не задумывались?

— То есть какое-то время она вам еще понадобится…

— Послушайте, майор, если вы решили, что, вслед за Удайт, наступает ваша очередь, могу успокоить. К вам сие не относится. Вы ведь слышали, что отныне я становлюсь лауреатом самой престижной литературной премии континента и обладательницей целого состояния, поэтому зарываю томагавки и впредь занимаюсь только литературным трудом.

— Это не литературный труд, это литературное убийство, — бросил Коллин, уже пребывая по ту сторону двери.

— Однажды лейтенанта Вольфа посетили такие же мрачные мысли, царство ему небесное. Даже гибель Согреда ничему не научила его.

«А ведь он становится крайне опасным, — объявила приговор Эллин. — Но ты не решишься убрать его. Только не Коллина. Его — нет! — заклинала себя Эллин Грей. — Пусть грех вражды между нами он возьмет на себя. Как принял грех сексуальной близости. Да, и близости — тоже».

38

Еще вчера надменно гордая и вызывающе красивая, в эти минуты леди Удайт представляла собой жалкое, унизительное зрелище. Волосы растрепаны, лицо исцарапано и испохаблено двумя синяками, шея увешана кроваво-синим колье засосов…

— Чем это вы там занимались, мисс Удайт? — скабрезно поинтересовался подполковник Нэвэл, издевательски осматривая ее. Грей в это время сидела в кресле справа от стола начальника полиции и, сложив руки на груди, упоительно молчала. — насколько я помню, мои парни помещали вас в камеру предварительного следствия, а не в бордель.

— Вы — подлец, господин подполковник, — стонущим голосом, едва слышно проговорила Валерия. — Никогда бы не подумала, что имею дело с таким негодяем. А ведь мы давно знакомы с вами.

— Всякое оскорбление полицейского — еще одна статья уголовного кодекса, — торжествующе рассмеялся Нэвэл, совершенно не чувствуя себя оскорбленным, и вопросительно взглянул на сопровождавшего Валерию сержанта.

— Что там у них в камере происходило?

— Косая Берта призналась, что они всю ночь насиловали ее, — поведал тот. — Всеми доступными способами. И даже разъяснила, какими именно. Умора!

— О, это они умеют! Что поделаешь, время от времени приходится соприкасаться и с этой частью отходов рода человеческого.

— Только не мне! — возмутилась Удайт.

— Почему вы так считаете? — оскалился Нэвэл. — Мания исключительности? Сегодня же вами займется следователь. Это ему надлежит выяснить, почему вы оказались в доме Кроушеда и насколько с этим визитом связано убийство тюремного палача вашим сообщником, лейтенантом Вольфом, которого вы еще и пытались привлечь к шантажу мисс Грей. Кроме того, он выяснит, кто надоумил вас подсовывать адвокату Шеффилда «полицейские ушки»… И, наконец, оскорбление полицейского. Вы хотя бы понимаете, подозреваемая Удайт, что за вами уже тянется целый шлейф уголовных статей?! — стукнул кулаком по столу Нэвэл. — А если понимаете, то какого дьявола жеманитесь и строите из себя «подворотную невинность»?!

Удайт умолкла, и глаза ее расширились от ужаса. Она поняла, что вновь, уже в который раз, ее подводит аристократический гнев.

— Назад ее! — приказал подполковник конвоиру. — В ту же камеру! После пяти лет такого борделя ей будет о чем писать в своей газетенке. Уведите ее, сержант!

— Погодите, господин подполковник, — вдруг всхлипнула Валерия и от благородного гнева ее не осталось даже следа. — Умоляю вас: позвольте поговорить с леди Грей.

— Ах, уже с «леди Грей»! Еще вчера вы называли ее несколько иначе. Еще вчера вы подслушивали ее разговоры и собирали всевозможную грязь, чтобы эту самую «леди Грей» публично растоптать.

Эллин удивленно взглянула на Нэвэла. Гнев его казался настолько неподдельным, что она удивилась: «А ведь прекрасно играет свою роль. Неужели действительно возмущен поступками Удайт? Вряд ли. Наверняка отрабатывает шампанское всех обещанных ему ресторанов».

— Но ведь все это уже позади! — в отчаянии взмолилась Удайт, сложив окольцованные руки на груди и покаянно качая головой. — Не отправляйте меня в камеру! Позвольте поговорить с леди Грей тет-а-тет.

Нэвэл незаметно скосил глаза на Эллин, однако та сделала вид, что не замечает его замешательства.

— Леди Грей явилась сюда не для того, чтобы выслушивать ваши раскаяния. Мы вызвали ее, дабы получить письменное заявление обо всех обвинениях, которые