Римский Лабиринт - Олег Жиганков

— Если бы Микеланджело жил в наше время, — услышал вдруг Винченцо голос из дальнего конца помещения, — то его дни проходили бы здесь, на станции, в невесомости. Это бы существенно облегчило его задачу.

За массивным столом, богато украшенным золотым орнаментом, сидел человек, облачённый в чёрную одежду. Странное дело, лицо этого человека показалось Винченцо знакомым. Но он никак не мог вспомнить, где видел этот царственный лик, эти глубоко посаженные глаза, этот волевой подбородок и твёрдые губы.

— Подойди поближе, — сказал человек в чёрном.

Двигаясь по направлению к столу, неуклюже передвигая ноги, Винченцо глядел как зачарованный на восседающего за столом старца, за спиною которого зиял в огромном иллюминаторе открытый Космос. Белые волосы старца светились такими яркими лучами солнца, каких Винченцо ещё не видел. Винченцо в ужасе и восхищении замер на месте. Он не знал, надо ли ему пасть на колени или же он должен сделать что-то ещё.

— Подойди ко мне, — призвал его старец.

Сердце у Винченцо готово было выпрыгнуть из груди. Ему казалось, что сделай он ещё хоть шаг — и гигантский космический вакуумный пылесос вытянет его через зияющую за спиной старца дыру. Но он сделал шаг, и ещё, и когда подошёл ближе к столу, то увидел, что позади старца действительно находится гигантский иллюминатор, а за спиной у него светила звезда — Солнце. Оно было почти на противоположном от станции крае планеты Земля, и Солнце отсюда казалось совсем не таким, каким видно было его с Земли, — слепящим комом, ближайшей звездой, одной из неисчислимых миллиардов, что осветили Вселенную.

— Наконец-то я могу видеть тебя во плоти, — сказал старец, грациозно поднявшись в воздух со стула и перенеся своё тело прямо к тому месту, где стоял Винченцо. Они были примерно одного роста, старый и молодой.

Винченцо хотел сказать что-то, но его язык словно присох ко рту. Старец внимательно осмотрел Винченцо с ног до головы и, по всей видимости, остался доволен.

— Садись, Винченцо, — указал он на то самое кресло, в котором только что сидел сам.

— Нет, — покачал головой Винченцо.

Старец взял его за руку и подвёл к креслу. Затем развернул кресло к окну и вторично велел Винченцо садиться.

Как только Винченцо приблизился к креслу, оно мягко притянуло его к себе и само усадило в себя. Кресло, казалось, производило ровно столько гравитации, чтобы Винченцо мог не сидеть даже, а висеть в нём. Постепенно привыкнув к необычному ощущению, он расслабил мышцы и теперь почти не чувствовал своего тела. Старец же встал, точнее, повис возле огромного окна во Вселенную.

— Посмотри вниз, на Землю, — сказал он. — Видишь, где мы пролетаем?

Винченцо взглянул в окно. Под лучезарными лучами Солнца лениво поворачивала свои старые бока планета Земля. Она была одета в разноцветные одежды. Отражаясь от поверхности воды, лучи взмывали в небо фонтанами радости, фейерверками счастья. Проплывающие облака улавливали эти лучи и мягко светились такими цветами и оттенками, названий которым не было. Всматриваясь в очертания моря и суши, Винченцо вдруг сообразил, где они находятся.

— Средиземное море! — воскликнул он.

— Да, Винченцо, под нами — Римское озеро, — кивнул старец. — Мы пролетаем над самой колыбелью цивилизации. Видишь, вон там — дельта реки Нил, Египет. А вон там, — указал он чуть в сторону, на тёмное пятно на изящном сапожке, — там находится наш город. Город, с историей которого связана жизнь поколений и поколений наших предков.

— Наших? — невольно вырвалось у Винченцо.

— Ты знаешь, кто я? — спросил старец, заглядывая ему прямо в глаза.

— Лорд Хранитель, — прошептал Винченцо, поднимаясь с кресла.

— Это так, — кивнул белой головой старец. Он сделал шаг и обнял Винченцо за плечи, потом притянул, прижал к себе. — Как много лет я ждал, когда смогу вот так обнять тебя, — сказал он дрогнувшим голосом. — Сын мой, Винченцо!

Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба.

Евангелие от Иоанна, 3:27

1294, июнь, Рим

Каэтани знал, как угодить другим кардиналам: слуги бегали взад-вперёд, поднося всё новые и новые блюда, которые удовлетворили бы самого капризного гурмана. Кардиналы так увлеклись едой, что на какое-то время совершенно забыли, ради чего они собрались. Именно этого и добивался Каэтани — единственное, что запомнят собравшиеся об этой встрече, будут те яства, которыми он их потчевал.

Он не скрывал, что сам метит на папский престол, но в то же время отдавал себе отчёт, что пока у него не было никаких шансов. Но в будущем, может, уже в недалёком будущем, когда обстоятельства ещё более придавят кардиналов, он сможет заявить о себе как об их спасителе, который снова возвысит власть Церкви. Он не раз уже намекал кардиналам, что править Церковью можно лишь в союзе с некими могущественными орденами, с которыми у него были какие-то непонятные связи.

Многие кардиналы состояли членами различных тайных обществ и орденов, что позволяло им значительно расширять поле своей деятельности, а зачастую и переносить его на территорию противника. При этом разные ордена преследовали разные цели, а амбиции их нередко пересекались, и тогда проливалась кровь. Иногда кровь важных единиц, иногда кровь тысяч не важных людей. Каэтани находился в сношениях с древним Орденом хранителей — Подземщиками, как он сам их называл, — орденом, которого побаивались многие хотя бы уже за его вероломство и беспринципность. Орден был известен своими отравителями, спрятаться от которых не могли даже самые сильные люди мира сего — императоры, короли и папы. Те, которые были в конфликте с Орденом, в страхе и трепете вкушали свой насущный хлеб и пили своё вино. Перейти дорогу этому Ордену означало бы попасть под его тяжёлую руку, и большинство кардиналов старалось в своих разговорах избегать темы адвокати, закрывать на них глаза. Кроме того, при всей их светскости и плотскости, они всё же в основном были людьми богобоязненными. Об адвокати же ходили слухи, что они остались язычниками — их орден зародился за столетия до рождения Христа и ничуть с тех пор не изменился. Каэтани, однако, уверял, что они точно так же поклоняются Деве, как и все благоверные католики.

«И не важно, каким именем её называют, — смеялся он. — Дианой, Венерой, Марией или ещё как — у неё одна суть».

Впрочем, его богословским суждениям кардиналы доверяли мало — из всех них он был наибольшим скептиком и в открытую заявлял, что никакого Бога нет и быть не может и что мёртвые воскреснут не скорее, чем его сдохшая лошадь. Тем не менее он был и самым практичным из них — никому другому и мысли бы не пришло устроить такое представление, какое закатывал он сейчас перед кардиналами.

Блюда подавались изысканнейшие и, казалось, в бесконечном разнообразии: суп из черепах, морские устрицы в разных видах, фаршированные фазаны, перепелиные яйца и многое другое. Вино лилось такое, что и церковным принцам, искушённым в винном деле и испорченным, не лень было подносить его ко рту бокал за бокалом, всё никак не насыщаясь им.