📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаСвет мой. Том 3 - Аркадий Алексеевич Кузьмин

Свет мой. Том 3 - Аркадий Алексеевич Кузьмин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 94 95 96 97 98 99 100 101 102 ... 138
Перейти на страницу:
будто бы неделикатное, когда мы пишем о Великой Победе, когда прославляем ее героев.

Все-таки было непонятно, было дико Антону видеть, что прошедший муки мировой войны с фашизмом и награжденный фронтовик опустился столь противно-омерзительно (дальше некуда): он вызывал в нем, кроме стыда видеть, физическое отвращение и еще моральное мучение вдвойне – и за его детей, которыми он хвалился как-то. Разве дело тут в обычной человеческой слабости, некой поблажке себе? По-моему, дело в привычной распущенности, позволяемой себе взрослыми. Ишь какой великий праздник закатил он себе на радостях! Да сущее это издевательство над здравым смыслом. И домой-то невредимым вернется, да одно мытарство и позор будет с ним навсегда. Каково же близким! Можно только ужаснуться.

К сожалению, товарищи, от которых многое зависело, поздно ужаснулись, спохватились – поздно почувствовали вроде бы ответственность за своего собрата. Пробовали Васю пристыдить и урезонить как-то. Но куда там! Ничего не действовало на него. И тогда (летним сияющим утром) один вслух сказал рассудительно:

– А ведь не годится нам, служивые, привезти его таким в столицу. На показ москвичам. Опозоримся все сами… Там же народ нас, победителей, встретит. В том числе и, может, его жена…

И уж мигом стихийный совет состоялся:

– Пожалуй, вот что нужно сделать нам… Давайте для начала хотя бы побреем его, одичавшего…

– Точно: будет упираться – связать и побрить. Баста! Нима делов.

– И больше не давать ему ни грамма этого добра-зелья, как бы ни выпрашивал он, согласны?

– Разумеется! Еще помыть и накормить… А то разгеройствовался весь, что петушок, – не подходи к нему… До ручки докатился. Тьфу!

– Да мы, ребята, сами хороши: сначала вроде б забавлялись им…

С этим согласились все. Посерьезнели. И впрямь малость оплошали: заметили безобразие рядом лишь тогда, когда уже стали начищаться и прихорашиваться и собираться внутренне, готовясь наилучшим образом въехать в родную Москву.

Антон не знал, чем закончилась потом эта история с непутевым Васей. Подъезжали уже к Вязьме, и Антон, заволновавшись, приготовился выйти здесь. Только видел, что Васей уже занялись ветераны и что он покамест не шибко засопротивлялся, почувствовав, что попал в ухватисто-твердые мужские руки, этот премудрый для себя ёрш-мужичок. Он пока слабенько мычал от того, что делали с ним, как бывает иногда во сне.

Отчего же взволновался Антон опять? О, извечное это волнение! Извинительно, однако: с ходу, хотя только что вышел с вещами из теплушки, стал решать сам с собой проблему, как быть дальше. Ломал над этим голову.

Прибывший на станцию Вязьма эшелон пока еще стоял на третьем пути – еще не подцепили паровоз, заправленный углем, водой и пр.; а Антона тем сильней (на виду вагонов с демобилизованными) мучили сомнения – он заколебался вдруг: может быть, ему стоило доехать с солдатами, к которым уже привык за несколько суток езды, до самой Москвы, а оттуда повернуть на Ржев? Или все-таки разумнее отправиться отсюда во Ржев, до которого сто с лишним километров всего? Путь, конечно, вдвое-то короче, чем от Москвы до дома. Но местный пассажирский поезд здесь курсирует, если все ладно, по-прежнему лишь через день. Сегодня его нет. Пропадает день. Что же лучше? Антон наскоро прикинув все «за» и «против» на перроне малолюдном, снова подхватил свои вещички и по-быстрому поволок их опять в знакомую теплушку. Как дитё неразумное!

– Что ты, Антон? – первым встревоженно встретил его в вагонном проеме, едва он вскарабкался сюда, сержант Миронов, его дорожный попечитель и доброжелатель; он, ничего не понимая и силясь что-то сообразить, хлупал серыми глазами, но прежде всего со свойственным себе степенством и внимательностью выслушал его, его сбивчивое – еще оттого, что тот запыхался – объяснение.

– Понимаете… – Антон чуть не сказал ему ласково-успокаивающее «Мироныч» – по примеру его земляков, иногда называвших его так уважительно за что-то. – Поезда нет ежедневного на Ржев. Только завтра… А с Москвы-то интенсивнее пассажирское движение… Так что, видите… Доеду…

– Что ты! И не думай! Поезжай домой именно отсюда – чем-нибудь да доберешься побыстрей, – заговорил сержант с искренней убежденностью в рискованности необдуманно затеянного Антоном маршрута. – В Москве-то тебя затолкают – бездна народа сейчас; из нее тебе будет намного сложнее выбраться – и устанешь, потеряешься. Поверь!

– Разве?

– Я говорю тебе…

Миронов, как истинный москвич, не вспоминал при этом – для вящей убедительности и воздействия на него – пресловутую присказку «Москва слезам не верит»; но что-то, видно, более существенное, реальное смущало его в стремлении Антона доехать до столицы. Что?

Будто уличенный в каком неблаговидном поступке, Антон с робостью, с растерянной улыбкой обвел участливые лица обступивших их солдат. Да те смолчали напряженно-справедливо, вероятно, признавая наибольший авторитет Мироныча, поскольку они с сержантом держались в дороге вместе. Еще в начале ее, случалось, Антон показывал им, заинтересованно сгрудившимся около него, свои работы – рисунки, портреты, берлинские наброски, даже развернул двухметровый портрет маршала, тот, из-за которого замполит обиделся на него. И после этого особенно почувствовал через их понятно-уважительное отношение к творчеству художника – некому торжественному таинству для них – и почти любовную уважительность к нему, их юному попутчику.

Сержант между тем, торопился: могли уже подогнать паровоз.

– Идем, идем, Антон! – и он снова подхватил его чемоданчик, шинель.

Спеша, он вторично сопроводил его до каменного вокзала с его внутренней прохладностью. И Антон, уж попрощавшись с ним, тоже снова (так вышло), наконец, остался на перроне: кто знает, может сержант и прав полностью! Об этом подумал Антон, гладя на свой уходивший дальше эшелон.

А паровозы, пыхтя, гремя на рельсах, сновали себе взад-вперед. Солнце грело.

На прощанье Миронов дал Кашину свой московский адрес. Но в 45-ом же юноша безуспешно пытался отыскать номер дома на известной улице. А спустя пару лет вблизи нее случайно столкнулся с Мироновым, узнал его, смущенного их встречей. Естественно, Антон подрос, а Миронов будто похудел, осунулся лицом, – жизнь, верно, не баловала его; он был озабочен чем-то, не то, что с московской сутолокой, и остановился, наверное, с Антоном больше из присущей ему вежливости. И не позвал к себе домой, не пригласил: значит, не мог. Очевидно, потому лишь, что боялся того, что придется ему возиться с ним в Москве. А, возможно, было тут что-нибудь другое. Очень трудно порой судить людей. Ведь и ему, Миронычу, Антон остался благодарен за то, что тот по-доброму помог ему при демобилизации скоротать неблизкую поездку домой – делом и советом, и опытом.

XXIX

Итак, Кашин, подросток, в гимнастерке с погонами, стоял опять внутри прохладного (при августовском

1 ... 94 95 96 97 98 99 100 101 102 ... 138
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?