Правозащитник - Артур Строгов

— Вы видите, — продолжал Белосельский, — Вы видите действительность такой, какой я хочу, чтобы Вы ее видели. Я давно уже слежу за Вами и каждый Ваш шаг мне известен.

Таран в изумлении выпучил глаза.

— Этого не может быть!

«Бородач» принялся брыкаться и источать проклятия. Однако он тут же понял, что с Саминой лучше не связываться.

— Что Вы хотите от меня? — спросил Таран.

— Вы напрасно пытаетесь выиграть время. Я Вам уже сказал Ваш приговор. Но я Вам дам еще дня два, чтобы Вы привели в порядок свои дела. Изучите документы, которые я дал. Это производства дел, которые инициированы Вами. Прекратите это, и Вы, может быть, заслужите некоторое снисхождение…

— Я не понимаю о чем Вы.

— Ах, не понимаете? Очень хорошо! Посмотрим, как Вы заговорите, когда окажетесь в тюрьме.

— Нас нельзя запугать так просто, — возразил Таран, — к тому же я уже был в тюрьме.

— Мне все это известно. Я потратил много часов, изучая Ваше досье, — это повесть отъявленного мерзавца.

— Может, я все-таки встану с колен?

— Через минуту я уйду… Изучите документы. Вы еще можете совершить доброе дело. Я Вам даю всего два дня, а потом…

— Что с моими людьми?

— Не волнуйтесь, — отвечал Белосельский, — они мирно спят. И придут в себя к вечеру. Через минуту я уйду, и ресторан откроется. И никто не подумает, что здесь вообще что-то произошло. Ведь для всех — Вы обедаете превосходным карпаччо и лангустами в отличной компании…

Таран очнулся не сразу. Ему все еще казалось, что он ощущает на шее холодную сталь пистолета. Наконец он заметил, что «бородач», отвратительно чертыхаясь, наливает себе крепчайшего виски, который раздобыл в пустеющем баре. И если бы не листы, которые все еще лежали на столе, Таран мог бы предположить, что ему приснился дурной сон.

Лиза открыла окно летней веранды и несколько минут пристально вглядывалась в зияющую пустоту ночного неба, на бархатном полотне которого звезды бойко подмигивали жемчужными глазами.

— Самина иногда меня ругает за то, что я открываю окна, — наконец произнесла она, обращаясь к Белосельскому, который изучал за письменным столом документы.

Услышав слова девушки, он отложил свое занятие, подошел к ней и обнял за талию.

— Ты не должна на нее обижаться… она не только наш телохранитель…

— Да, да, я знаю… она особенная для тебя.

— Лиза.

— Это не ревность, поверь… но я не могу не чувствовать ее отношение к тебе… меня же она лишь терпит.

— При всех кажущихся недостатках, Самина очень ответственный человек и, главное, преданный. Это не купишь за деньги.

— Я знаю, — отвечала девушка, — но я солгу, если скажу, что не ревную…

— Лиза, ты ведь должна понимать…

— Алексей, понимать и чувствовать — разные вещи. Я не уверена, что всегда справляюсь со своими эмоциями. Я ведь не такая робкая, какой ты, наверно, считаешь меня в глубине души.

— Я знаю твой характер.

— Дело не только в Самине… но и в Елене…

Последние слова вырвались у Лизы почти случайно. Она высвободилась из объятий Белосельского и задумчиво подошла к стене, сплошь увешенной наградами и почетными грамотами.

— Если ты беспокоишься насчет Елены, то напрасно. Наше последнее объяснение прошло, правда, бурно, но зато продуктивно. Мы пришли к консенсусу… но…

— Но что? У тебя возникли сомнения?

Белосельский подумал минуту и вновь подошел к девушке.

— Ты очень молода… Возможно, позже ты пожалеешь, что связала свою жизнь со мной.

— Ты хочешь меня обидеть такими словами?

— Лиза, я иногда думаю, что… может быть…

Белосельский на мгновение помедлил с ответом и затем сказал:

— Возможно, ты была бы счастлива с человеком твоего возраста, с юношей, который отличается жизнерадостностью и беззаботностью.

— Нет, нет! — с жаром вскричала девушка и обняла его за шею. — В мире нет человека, который был бы таким, как ты!

— Лиза, в твоем возрасте видят лишь внешнее. Это словно жизнь в розовых очках. Я боюсь, что ты можешь пожалеть…

— Я не хочу это слушать… Если ты передумал по каким-то причинам…

— Я не могу передумать. Я думаю не о себе, а о тебе… о твоем будущем.

— Но ведь есть какие-то другие причины, о которых ты не хочешь поведать мне?

Белосельский на минуту замолчал. Его лоб пересекла суровая морщинка.

— Моя жизнь связана с опасностью. Ты это видишь и всегда знала. В последнее время число моих врагов увеличилось многократно. Я презираю опасность и всегда иду вперед. В молодости, когда я рисковал, я не боялся, потому что речь шла лишь о моей жизни. Да, я знаю, я мало времени уделял Елене и детям… Я виноват, но все равно на карту была поставлена моя жизнь, и я был сущим эгоистом… Но теперь, когда я встретил тебя… и полюбил… я не имею права подвергать твою жизнь опасности… ты для меня дороже всего на свете…

— Нет, Алексей, — Лиза приложила свой палец к его губам, — я не хочу это слушать. Ты не должен решать за меня. Я хочу быть рядом с тобой во всех опасностях. Разве я не доказала тебе, что действительно готова к этому? Разве ты недоволен моей работой в фонде? Разве я бездельница?

— Нет, Лиза, наоборот, я увидел, насколько у тебя благородная душа. Именно поэтому я не хочу, чтобы те опасности, которые грозят мне, могли причинить тебе зло.

— Но если я сама хочу их разделить с тобой… Если это мое самое большое желание…

— Имею ли я право так поступать? — прошептал Алексей.

— Конечно имеешь, ведь это не твое, а мое решение, — отвечала Лиза, — это решение совершенно взвешенное, сознательное и непоколебимое.

— Ситуация меняется к худшему, — произнес серьезным тоном Белосельский, — «они» скоро начнут охоту… Какая разница — завтра или через месяц… во мне нет страха, но когда я думаю о тебе…

— Я не желаю больше спорить об этом, — решительно произнесла девушка, — я тебе уже сказала, что решила. И ты обещал всегда слушать мое мнение.

Он смотрел в ее пылающие очи. В Лизе ощущалась воинствующая юность, когда человек не в силах сдержать чувства, которые, словно поток, рвутся наружу.

— Хорошо, не будем спорить. Раз твое решение непоколебимо…

— Да… Ты не должен сомневаться во мне… я давно уже не ребенок, а ты воспринимаешь меня иногда как подростка. Я по собственной воле хочу разделить с тобой все те опасности. Меня это не пугает…

Он долго вглядывался в ее пылающие глаза, полные любви и преданности.