О психологии западных и восточных религий (сборник) - Карл Густав Юнг

воздействует непосредственно на сознательный разум, как бы не принимая во внимание бессознательное. По сути, это дальнейшее развитие французского reeducation de la volont (перевоспитания воли) и психической ортопедии Дюбуа[671]. Нормализация личности, к которой стремится адлерианская педагогика, и адаптация к коллективной психике представляют собой цель, отличную от пастырского исцеления душ, каковое ориентировано на спасение души и ее избавление от тенет этого мира. При определенных обстоятельствах нормализация и адаптация могут даже выступать в качестве диаметрально противоположных целей, в отличие от христианского идеала отречения от мира, подчинения Божьей воле и личного спасения. Адлеровский метод и пастырское исцеление душ, будь то протестантское или католическое, имеют общим только то, что оба попечения обращаются к сознательному разуму и тем самым взывают к прозорливости и воле индивидуума.

54 °C другой стороны, фрейдовский психоанализ, игнорируя прозорливость и волю, в первую очередь стремится сделать содержания бессознательного доступными для сознательного разума, заодно уничтожая причины расстройств или их симптомы. То есть Фрейд желает устранить нарушение адаптации через ослабление симптомов, а не посредством излечения сознательного разума. Такова цель его психоаналитической техники.

541 Мое отличие от Фрейда начинается, если говорить об истоках, с истолкования бессознательного материала. Само собой разумеется, что нельзя интегрировать что-либо в сознание без некоторой меры понимания, то есть без осознания. Чтобы сделать бессознательный материал постижимым или понятным, Фрейд применяет свою знаменитую сексуальную теорию, которая оценивает материал, выявленный в ходе анализа, прежде всего в качестве сексуальных склонностей (или иных аморальных желаний), несовместимых с сознательной установкой. В своих взглядах Фрейд опирается на рационалистический материализм конца девятнадцатого столетия (очевидным доказательством чему служит его книга «Будущее одной иллюзии»). Благодаря такому подходу возможно без особых затруднений признать — это чревато важными последствиями — животную природу человека, ибо моральный конфликт в таком случае, по-видимому, ограничивается легко предотвращаемыми столкновениями с общественным мнением или уголовным кодексом. Одновременно Фрейд рассуждает о «сублимации», под которой он понимает приложение либидо в десексуализированной форме последнего. Здесь не место вдаваться в критику этой деликатной темы, и я просто укажу, что не все, выходящее из бессознательного, может быть «сублимировано».

542 Для любого, кто по темпераменту, по философским или религиозным причинам не может принять точку зрения научного материализма, осознание бессознательных содержаний с очевидностью является серьезной проблемой. К счастью, инстинктивное сопротивление защищает нас от выводов, которые способны завести слишком далеко; часто мы довольствуемся лишь умеренным приростом сознания. Это особенно верно в случаях простых, неосложненных неврозов, или, скорее, у простых и непосредственных людей (невроз никогда не бывает сложнее, чем человек, у которого болезнь развивается). С другой стороны, люди более утонченной натуры страдают в основном от страсти к осознанию, намного превосходящей инстинктивное сопротивление. Они хотят все видеть, знать и понимать. Для этих людей ответ, полученный посредством фрейдовской интерпретации, будет неудовлетворительным. Тут готовы прийти на помощь церковные инструменты благодати, в особенности те, что вверены католическим священникам, поскольку их форма и значение исходно соответствуют природе бессознательных содержаний. Потому-то священники не только выслушивают исповедь, но и задают вопросы — даже обязаны их задавать. Более того, они вправе спрашивать о том, чем люди обычно делятся разве что с врачами. Ввиду имеющихся в его распоряжении инструментов благодати вмешательство священника не может рассматриваться как превышение компетенции, поскольку он вполне уполномочен усмирять бурю, которую сам и вызвал.

543 Для протестантского священнослужителя все не так просто. Помимо общей молитвы и святого причастия, в его распоряжении нет ритуальных церемоний, духовных упражнений, розариев, паломничеств и прочего инструмента с выразительной символикой. Поэтому он вынужден упирать на моральные основания, ставя тем самым инстинктивные силы, исходящие из бессознательного, под угрозу нового подавления. Любое сакральное действие в любой форме делается своего рода сосудом для приема содержаний бессознательного. Пуританское упрощение лишило протестантизм именно этого средства воздействия на бессознательное; во всяком случае, лишило священнослужителя качества священного посредника, столь необходимого для души. Вместо этого ответственность возлагается на индивидуума, который остается наедине с Богом. В этом как преимущество, так и опасность протестантизма. Отсюда же внутреннее беспокойство, которое на протяжении нескольких столетий породило более четырехсот протестантских деноминаций (явный симптом взбунтовавшегося индивидуализма).

544 Не подлежит сомнению тот факт, что психоаналитическое развенчание бессознательного имеет важные последствия. Столь же несомненным видится влияние католической исповеди, особенно когда подразумевается не просто пассивное выслушивание, а активное вмешательство священника. А потому поистине удивительно, что протестантские церкви не предприняли до сих пор попыток возродить исповедь как воплощение пастырской связи между пастырем и паствой. Впрочем, для протестанта нет — и не может быть — возврата к этой примитивной католической форме; она слишком резко противоречит природе протестантизма. Протестантский священнослужитель, правильно усматривающий в исцелении душ истинную цель своего труда, вполне осознанно ищет новые способы взывания к сердцам, а не только к ушам прихожан. Аналитическая психология, как кажется, может быть в этом подспорьем, поскольку смысл и цель его служения не обретаются в ходе воскресной проповеди, которая, достигая ушей прихожан, редко проникает в сердца, а тем более в душу, в самые сокровенные глубины скрытого в человеке. Исцеление души можно практиковать лишь в частной беседе, в здоровой атмосфере безоговорочной уверенности. Душа должна воздействовать на душу, многие двери должны быть распахнуты, открывая путь к сокровенному святилищу. Психоанализ обладает средствами открывать такие духовные двери, которые в противном случае оставались бы плотно закрытыми.

545 Правда, открытие этих дверей зачастую походит на хирургическую операцию, когда врач со скальпелем в руке готов к любому исходу, совершая разрез. Психоаналитик также может обнаруживать нечто непредвиденное, нечто крайне неприятное, вроде скрытых психозов и тому подобного. Хотя со временем все это нередко само всплывает на поверхность сознания, принято винить именно аналитика, который-де своим вмешательством преждевременно обнажил расстройство. Лишь доскональное знание психиатрии и ее специализированных методик может защитить врача от таких промахов. Поэтому непрофессиональный аналитик всегда должен работать в сотрудничестве с врачом.

546 По счастью, несчастные случаи, о которых я только что упомянул, происходят относительно редко. Но психоанализ выявляет материал, сам по себе достаточно сложный для того, чтобы с ним справиться. Пациент сталкивается лицом к лицу со своими жизненными проблемами и, следовательно, вынужден отвечать на ряд серьезнейших, фундаментальных вопросов, от которых он до сих пор уклонялся. Поскольку человеческая природа очень далека от невинности, выявляемых фактов обыкновенно вполне хватает для того, чтобы объяснить, почему пациент их избегал: он инстинктивно чувствовал, что не знает удовлетворительного ответа на эти вопросы. Соответственно, он ожидает ответов от аналитика. Последний может преспокойно оставить некоторые критически важные вопросы