Беспечные ездоки, бешеные быки - Питер Бискинд

Брайан постоянно приводил в дом своих друзей и приятелей. Как-то в уик-энд Солт пришлось готовить сразу для него, Спилберга, Бойла, Брэкмена, Джона Милиуса, Ричарда Дрейфусса, режиссёра Уолтера Хилла, Брюса Дерна, драматурга Дэвида Уорда и так далее, и так далее. Иногда на пляже появлялся даже Рэфелсон. Жарили стейки, поглощали спагетти и зеленые салаты с овощами. Вспоминает Солт: «Приходилось держать в голове пристрастия ребят, например, думаешь что приготовить: бобовый салат с чили и сырный пирог или цыплят на гриле. И тут вспоминаешь, что Стивен не любит в салате цуккини, а Марти, наоборот, обожает чили. Вот так и готовили на всех, устраивали массу вечеринок, готовили для них наркотики, снимали им штаны и укладывали в кровать». Добавляет Киддер: «Получалось так, что именно мы обеспечивали мужчин наркотиками, едой, да и во всём остальном обслуживали их, забывая, что мы и так, как женщины, должны были всё это делать. Просто как-то не вязалось наше представление о себе с той черновой рутиной, что приходилось заниматься».

А мужчины были исключительно высокого мнения о себе, думали о многообещающей карьере, считая свои возможности безграничными. «Все они поставили себе цель снять собственный фильм ещё до того, как стукнет 30 лет, потому что именно так было у представителей французской «новой волны», — вспоминает актёр Кит Карсон. «Мы были из поколения, которое не собиралось стареть или встраиваться в систему. Наши фильмы должны были стать явлением, неважно, была бы это картина о человеческой судьбе или политический кинодокумент», — резюмирует Киддер.

Марти и Сэнди отправлялись в дом на Тихоокеанском шоссе почти каждый уик-энд. Нельзя сказать, что Сэнди была без ума от этих поездок, но Марти считал, что это важно для его карьеры. Николас-Бич был местом уединённым и жил по законам, которые устанавливали сами его обитатели. Так что если кто-то вдруг хотел показать свою «крутизну» и устраивал заплыв нагишом, за ним бросались и все остальные. Тяжелее других приходилось Марти. От кортизона, который приходилось принимать из-за астмы, его здорово раздуло, и он даже близко не подходил к воде, оставаясь на песке в полном облачении. Спилберг, сам не больно жаловавший воду, обычно подбадривал его:

— Давай, давай, океан ждёт!

— Нет, ни за что, там живёт зло, такая гадость, что лучше и не знать.

— Ты боишься медуз? Да их здесь нет!

— Какие там медузы, это твари зубастые! — отвечал Скорсезе, а потом коротко добавлял: — Я вообще не купаюсь.

Милиус же, не смущаясь, рассекал на доске прямо перед домом.

В Марти была та изысканность манер Старого света, что вызывала у Киддер и Солт тёплое к нему отношение. Однажды он появился на пороге дома в ослепительно белом костюме с букетами цветов для обеих хозяек. «Чувствовалось, что Марти всерьёз задумал создать совершенно новое кино, вложить в него нечто личностное, объединить в картине мятущуюся душу мальчика-католика и неукротимую духовную энергию режиссёра. Ему нравились экспериментаторы, люди смело выражавшие себя. Он любил говорить об этом, причём ярко и убедительно, хотя и очень быстро. Да и вообще, я не помню, чтобы Марти нёс какую-нибудь бессмыслицу», — рассказывает Киддер.

«Период между 1971 и 1976 годами был самым лучшим в жизни. Мы только начинали и сгорали от нетерпения увидеть очередной фильм своих друзей, будь то Брайан или Фрэнсис. Частенько днём обедали в китайских ресторанах Лос-Анджелеса с Лукасом и Спилбергом. Моя дочка даже дала название фильму Стивена — «Смотри в небеса», который, правда, потом переименовали в «Близкие контакты третьего рода»», — вспоминает Скорсезе.

* * *

Среди пляжной молодёжи подвизался и Пол Шрэдер. Поступив в 1968 году на кинофакультет Калифорнийского университета Лос-Анджелеса, он целый год навёрстывал упущенное, мотаясь по городу из одного киноклуба в другой, чтобы увидеть ленты, которые его родители, люди строгих правил, в детстве смотреть не разрешали. «Сегодня народ жалуется, что кино идёт на видео, — вспоминает Шрэдер, — а как вам тогда «Носферату» на 8-мм плёнке да на большом экране?». Все тогда находились под впечатлением «Конформиста» Бернардо Бертолуччи, а вот мнение на этот счёт Шрэдера: «Казалось, что он сгрёб в охапку Годара с Антониони и под дулом пистолета заставил их трахаться!». Однако учеба шла неважно. Вспоминает кинодраматург Глория Кац: «Он провалил свою курсовую и носился по коридорам, умоляя нас подписать прошение не выгонять его. Кончилось тем, что его перевели на отделение «Истории кинематографа».

Как и Скорсезе, да и вся молодёжь, в культурном и эмоциональном плане находившаяся под давлением атмосферы 50-х годов, Шрэдер напоминал бомбу, которая ждёт случая, чтобы разорваться. Ко времени приезда в Лос-Анджелес в голове у него уже завелись тараканы, но он быстро смекнул, что репутация человека необузданных страстей может ему здорово пригодиться. Пол переоделся в стандартный прикид поколения Вьетнама: армейскую разгрузку и высокие массивные ботинки. Через пару лет пребывания в городе он расстался с женой Дженин Оппуолл и сошёлся с Беверли Уолкер, преуспевающим рекламным агентом, которая занималась раскруткой фильмов «нового» Голливуда, среди которых были «Забриски пойнт», «Двустороннее покрытие» и «Марвин Гарденс». Шрэдер выдумал для себя теорию «совокупления с вышестоящим», по которой отношения завязывались со всяким, кто в цепочке был выше него. А раз он сам находился у основания пирамиды, то критерию соответствовала даже женщина-рекламщик. Правда, здесь Шрэдер зацепился удачно, потому что Уолкер имела обширные связи и пользовалась уважением в киношной тусовке. Кроме неё он «застолбил» любовь и протекцию лидера группы поддержки университетской спортивной команды, агента одной из студий и консультанта редакции газеты.

Даже в море внешне невзрачных людей он поражал своей невзрачностью: маленький рост, вечно сальные тёмные волосы, широкий мясистый нос, да ещё очки а-ля Граучо Маркс, младшего из трио братьев-комиков. Выходило, что и в ранней молодости он сохранил все комплексы и дегенеративность подросткового возраста. У Пола был нервный тик, язва и астма. Дефект речи заставлял его, разговаривая, бормотать себе под нос. Глаза всегда смотрели вниз, словно изучали состояние ботинок. Дополняла анамнез клаустрофобия.

При такой, мягко говоря, нелестной внешней характеристике, окружающих поражали поистине потрясающие умственные способности Шрэдера и постоянно открывающиеся новые грани его таланта. Он быть весёлым и находчивым, целеустремлённым и честолюбивым человеком. В общем, Уолкер он нравился. Подвозя её на университетские кинопросмотры, он мог вести себя как ненормальный, выезжая на тротуар, чтобы объехать пробку. Правда, вскоре она призадумалась: «Меня стало раздражать то, насколько беззастенчиво он мною пользовался. Конечно, я знала многих успешных людей в городе. Он же не знал никого и из кожи вон лез, чтобы я его с ними знакомила. Добившись своего, Пол делал вид, что я здесь ни при чём, выстраивая новые завязки, как свои собственные, и работал над карьерой».

У Беверли Уолкер был вялотекущий роман с Клинтом Иствудом. «В Голливуде у мужчин принято добиваться близости с женщиной, пусть это будет всего один раз, — рассказывает Уолкер. — Для них это то же самое, что кобелю фонарный столб пометить. Установив такой вид связи, они, как правило, успокаиваются». Иствуд и Уолкер остались друзьями и Пол знал об этом. «Ну, скажите, как можно общаться с человеком, который, не успев с тебя слезть и отдышаться, просит показать сценарий Клинту Иствуду?». Практически сразу после этого случая отношения Беверли и Пола испортились: «У меня впечатление, что, если бы понадобилось, он и у собственной матери стянул бы личный дневник — ни стыда у человека, ни совести». Леонард, брат Пола, вспоминает: «Я часто спрашивал его: