Тайный заговор - Филипп Ванденберг

— Скажите мне еще одну вещь. — Бродка пристально посмотрел на монаха. — Почему вы так охотно рассказываете нам об этом?

— Почему? — Падре Теодорус потер подбородок. — Я знаю, что месть не относится к числу христианских добродетелей, однако для меня — это единственная возможность противостоять произволу старших.

— Что вы имеете в виду, падре Теодорус?

— Вы же видите, что со мной стало! — Он обвел рукой комнату.

— Вы пришли сюда не по своей воле, падре?

Теодорус горько рассмеялся.

— Разве можно представить себе, чтобы кто-либо пришел сюда добровольно?

— С трудом.

— Ну вот, видите. Монахи боятся этого монастыря больше, чем самого дьявола. Тот, кто приходит в Сан-Заккарию, больше не уходит отсюда. Сюда приходят умирать. Нет и дня, чтобы из монастыря не вынесли одного из нас.

— Но почему вы позволили так с собой поступить?

— Почему, почему! Меня привезли сюда насильно. Генеральная курия моего ордена сначала прислала мне письмо, в котором было сказано, что по возрастным причинам мне надлежит оставить службу в немецком коллегиуме. Спустя несколько дней явились два санитара, которые и отвезли меня сюда. Я с ума схожу при мысли о том, что мне придется провести здесь остаток своих дней.

— А почему бы вам просто не уйти отсюда? — напомнил о своем существовании Зюдов. — Неужели это так трудно?

Уголки рта падре опустились. Выдержав небольшую паузу, он сказал:

— Уйти? А куда? И как вы себе это представляете? Я не учился ни одной профессии. Я буду совершенно беспомощен в миру. Нет, отсюда никто не убегает.

— А в чем причина вашего заточения? — поинтересовался Бродка. — Как вы полагаете?

Теодорус выглянул во двор монастыря через прикрытые ставни.

— Вероятно, им нужно было устранить свидетеля. Другого объяснения у меня нет. Впрочем, я не знаю, что такого предосудительного в похоронах на Кампо Санто Тевтонико и почему это нужно скрывать от целого мира. Может, вы объясните, в чем тут дело? Наверняка у вас есть личные причины уделять этой истории столь пристальное внимание.

— Если я вам расскажу об этом, — ответил Бродка, — вы сочтете меня сумасшедшим. Но в любом случае у меня есть причины полагать, что во время операции «Под покровом ночи» на Кампо Санто Тевтонико была похоронена моя мать. Ваше наблюдение подтверждает мое предположение. Моя мать умерла в Мюнхене.

Теодорус, казалось, был удивлен меньше, чем ожидал Бродка. В неверном свете полутемной кельи он видел, что падре задумался. Наконец тот сказал:

— Это довольно рискованное утверждение, синьор. Какие причины могли быть у такого поступка, если позволите спросить?

Бродка растерянно кивнул.

— Я тоже задавался этим вопросом. Однако пока у меня нет объяснения. Если бы оно было, вероятно, я решил бы проблему самостоятельно.

С монастырского двора послышался шум, и падре Теодорус, по-прежнему наблюдавший за двором через прикрытую ставню, забеспокоился.

Внезапно он обернулся.

— Вам нужно немедленно уходить. Думаю, горбун выдал вас. Посмотрите!

Бродка и Зюдов подошли к окну. Через крошечную щель между створками ставней было видно, как вокруг двух монахов, отличавшихся от остальных своими светлыми сутанами, собиралась толпа шумных стариков с топорами, вилами, крюками, цепями и дубинами.

— Это старшие! — не скрывая тревоги, пояснил падре Теодорус. — Идемте! Скорее! Вам нужно уходить отсюда. Нас не должны видеть вместе.

Падре стал подталкивать Бродку и Зюдова к двери. Очутившись в коридоре, друзья направились в другую сторону, противоположную той, откуда они пришли, и вскоре оказались на узкой лестнице из песчаника. Поднявшись по разбитым ступеням на два пролета, они достигли верхнего этажа монастырской церкви, кампанилу которой видели издалека.

В лицо им повеял приятный прохладный ветерок, но монах торопил своих спутников, не давая передохнуть и минуты. Он открыл узкую дверь на противоположной стороне площадки, и они увидели деревянную лестницу, ведущую вниз. Из двух отверстий в потолке свисали канаты колоколов.

Падре Теодорус кивнул в сторону арочного отверстия в стене.

— Здесь, — произнес он и показал на улицу. — Здесь невысоко, а вы оба еще молоды!

Бродка перегнулся через перила и посмотрел вниз. До земли было добрых два с половиной метра. Он снял через голову сутану. Зюдов сделал то же самое. Затем они поочередно сбросили одежду за окно.

Пожав на прощание руку падре, Бродка спросил:

— Вы ведь здесь недавно, падре. Откуда вы знаете этот ход?

Падре Теодорус печально улыбнулся. На его лице читалась покорность.

— Я нашел его еще в день своего прибытия. Но с тех пор я понял, что отсюда бессмысленно бежать. Удачи вам.

Бродка вылез на карниз и соскользнул спиной вперед, за ним последовал Зюдов. Приземлившись, они сложили одежду и некоторое время шли в тени монастырской стены. Затем перебежали открытую местность и остановились у опушки леса, где, пыхтя и отдуваясь, сели под пинией.

— Бедняга, — сказал Зюдов, отдышавшись, и посмотрел на монастырь. — Мне его жаль.

Бродка не отреагировал на слова Зюдова, он просто сидел и водил по земле тоненькой веточкой. Вытерев рукавом пот со лба и не поднимая глаз, он сказал:

— Мне тоже. Но зато мы знаем то, что хотели узнать. В могиле на Кампо Санто Тевтонико лежит тело моей матери. Теперь у меня не осталось сомнений.

Зюдов кивнул.

— Однако все это похоже на то, как если бы Мэрилин Монро похоронили в Кремле, если позволите такое сравнение. Почему вашу мать похоронили на Кампо Санто Тевтонико?

— Вот именно, почему? — Бродка отбросил ветку. Затем поднялся, сунул узелок с сутаной под мышку и сказал: — Идемте, Зюдов!

Жюльетт села в машину и поехала в Рим. Она хорошо справлялась с взятым напрокат автомобилем, по крайней мере, лучше, чем с движением, становившимся все более оживленным по мере приближения к городу. Надо сказать, что римские водители ведут себя безжалостно, если женщина за рулем допускает слабину. При помощи карты города через два часа Жюльетт добралась до здания «Мессаггеро» и, проехав еще одну улицу, даже нашла место для парковки.

На ней была белая, бесстыдно короткая юбка, светлая футболка и туфли на высоком каблуке, благодаря которым ее длинные ноги казались еще длиннее. Жюльетт жаждала провокации. Ей хотелось чувствовать на себе жадные взгляды мужчин и возбуждение. Последние недели были одинокими и грустными. Она много думала о Бродке. Он стал другим. Обстоятельства изменили его. Некогда страстный и жизнерадостный мужчина, он теперь гонялся за призраком и ни о чем другом не думал. Иногда Жюльетт казалось, что она стала ему совершенно безразлична. Она сомневалась в том, что он по-прежнему любит ее.