Эмпайр Фоллз - Ричард Руссо

Однако натянутость этого сценария Майлзу была очевидна. Мать тошнило и раньше, задолго до появления на сцене Чарли Мэйна. Но, рассуждал он, возможно, мать загодя настроилась на то, что они там вместе делали, а с этого и начинается грех – с порочности в мыслях, о чем Майлзу не раз говорили в воскресной школе духовные наставники. Возможно, рвота была предупреждением Господним, которое она предпочла проигнорировать. Вот, значит, какова расплата за мимолетное счастье.

Когда они вернулись домой после мессы, Майлз привычно ожидал, что мать запрется в спальне, но она сказала, что ей нужно выйти. Он спросил, куда она собралась; мать не ответила, сказала лишь, что должна кое-что сделать.

Майлз понимал, что поступает дурно, но все же решил проследить за ней. В воскресенье народу на улице было мало, и Майлз осторожничал на тот случай, если она внезапно обернется и обнаружит слежку, но вскоре ему стало ясно: погруженная в свои мысли Грейс ничего не замечает вокруг. Когда она добралась до рубашечной фабрики, Майлз подумал, что туда она и направлялась и сейчас войдет в здание, но, помедлив с минуту, Грейс продолжила путь. Дойдя до Железного моста, она, к удивлению Майлза, не свернула, но, ступив на пешеходную дорожку, зашагала по мосту, и тут он уже не мог следить за ней и оставаться незамеченным. Когда Грейс добралась до середины моста, его осенило: она намерена спрыгнуть. Он был так уверен в этом, что когда она не спрыгнула, но, даже не сбавив шаг, миновала то место, откуда бы он сам спрыгнул, если бы ему приспичило, Майлз все равно не мог выбросить из головы эту мысль.

Потому что другого объяснения он не находил. Зачем ей еще понадобилось выйти на мост? Ведь на другом берегу реки практически ничего и не было, только загородный клуб и два-три дома, принадлежавших богатым людям. У одного из этих домов, ближайшего к мосту, на лужайке, спускавшейся к реке, стояла беседка, где в одиночестве сидела женщина и глядела на водопад. Она находилась слишком далеко, и Майлз не мог с уверенностью утверждать, но ему показалось, что женщина наблюдает за продвижением его матери по мосту. Наверное, Грейс тоже ее заметила и поэтому не стала прыгать в воду. И теперь она повернет назад и прыгнет на обратном пути.

Майлз ждал, пока мать дошагает до другого берега и развернется, но она этого не сделала. И когда он покидал свой пост у моста со стороны Эмпайр Фоллз, ему почудилось, что женщина в беседке сверлит его взглядом.

В День труда приехал Макс, не предупредив заранее. Майлз, наслаждаясь последним днем летних каникул, забежал домой перекусить и увидел “додж” в проулке и отца без рубашки, красновато-лилового, – так обычно загорают, когда красят людям окна закрытыми, – за кухонным столом, читающим “Имперскую газету”, будто надеялся найти в ней статью о том, как Майлз и его мать вели себя в его отсутствие. Когда Майлз вошел, отец, дочитав абзац, поднял голову и улыбнулся. Майлз увидел, что у него недостает пары зубов.

– Что случилось? – мгновенно испугался Майлз.

– Ты об этом? – Макс просунул язык в образовавшуюся расщелину между зубами. – Да ничего. Просто мы слегка разошлись во мнениях с одним малым. Он пока не в курсе, но ему придется заплатить мне по пять сотен баксов за каждый зуб.

Майлз кивнул, успокоенный не столько объяснениями отца, сколько его присутствием. Он страшился возвращения Макса, но, увидев его, сразу же почувствовал, как хорошо, что тот дома. Во внутренней коробке передач его отца скоростей было раз, два и обчелся, что делало Макса предсказуемым, а Майлзу сейчас очень не хватало предсказуемости, пусть и предсказуемо несусветной. Может, Макс и отличался от других мужчин, но он всегда оставался самим собой. Другие мужчины, к примеру, могли расстроиться из-за малейшего происшествия на дороге, Макс же рассматривал столкновения как источник интересных возможностей. Если на парковке его стукнули сзади, что люди делали с необыкновенной регулярностью, вызывавшей подозрения, а не нарочно ли им подставляют машину под удар, Макс отвозил поврежденную машину механику, зная наперед, что тот немилосердно завысит цену, а затем предлагал “обидчику” решить проблему в половину запрошенной цены, но наличными, и попутно избавить обоих от услуг страховых компаний. Точнее, избавить того, кто в него въехал, поскольку у самого Макса страховки отродясь не водилось. Деньги в кармане вмиг отбивали у него охоту спускать их на ремонт машины. Нет, конечно, разбитую фару он менял, поскольку этого требуют законы штата, но если боковая панель была изрядно помята, то выправлял ее сам молотком, добиваясь, как правило, результата более уродливого, чем первоначальная вмятина. “Додж” в итоге “чинили” столько раз, что он напоминал нечто скроенное из лома, найденного на автомобильной свалке.

Майлз не сомневался как в том, что отцу удастся вытребовать свой зубной бонус, так и в том, что ни один дантист не увидит от Макса и пенни. Но кое-чего Майлз знать, естественно, не мог, а именно, что он стал свидетелем начальной стадии постепенного разрушения телесной оболочки отца. В семьдесят Макс Роби будет похож на “додж дарт” 1965 года выпуска, который не раз разбивали всмятку.

Сейчас, однако, отец, поджарый, загорелый, прямо-таки лучился здоровьем, и Майлз невольно сравнивал этого мускулистого мужчину с Чарли Мэйном, когда тот разделся на пляже, обнаружив белую тусклую кожу и впалую грудь. А также Майлз не мог не вообразить, что случилось бы, если бы Макс вышел из тюрьмы пораньше, двинул следом за ними на Мартас-Винъярд и застал их на морском берегу за поеданием икры из корзины для пикника. Майлз попытался представить драку между отцом и Чарли Мэйном, но картинка не складывалась. Чарли Мэйн был старше и явно не боец. Макс был крепче и выносливее, но его фирменный подход, начинал догадываться Майлз, заключался не в том, чтобы набрасываться на людей с кулаками, а в том, чтобы вынудить их распустить руки, чего от Чарли Мэйна он бы никогда не добился. Понимая это, Макс, вероятно, попросту напросился бы к ним в компанию, сказав “я тоже люблю икру”. В этом драматичном сценарии если кто и замахнулся бы кулаком, то, скорее всего, Грейс.

– Где мама? – спросил Майлз, ощутив пустоту в доме.

– В церковь отправилась, так она сказала, – ответил Макс. – Она оставила тебе еду в холодильнике.

– Она ходит туда каждое утро, – сообщил Майлз, нисколько не покривив душой. После прогулки на другой берег реки Грейс бывала на мессе каждый день и даже записала Майлза в алтарные служки с начала нового учебного года.

– Уж не чувствует ли она за собой какой вины, – хмыкнул Макс, пристально наблюдая за выражением лица сына.

Майлз направился к холодильнику и притворился, будто ищет сэндвич, отгородившись открытой дверцей от отца, чтобы тот не видел его пылающих щек. Затем он медленно, не торопясь, наливал молоко в стакан и наконец, прихватив сэндвич, вернулся к столу.

– Говорят, ты ловко поймал мяч, – сказал отец.

От кого же он об этом услышал, подумал Майлз, от Грейс или тренера Ласаля? Странно было обсуждать с отцом ту игру, случившуюся так давно. С тех пор как Майлз подставил перчатку летящему мячу, минул месяц, но Майлзу казалось, что много больше месяца и мяч поймал не он, а какой-то другой мальчик.