Обратный отсчет: Равнина - Токацин

ошалело мигнул. Джаарган уже спускался на дно кратера, шурша и гремя всеми своими «цацками». Чёрные когти, выточенные из камня, покачивались на перекладине.

— Боги смерти, — пробормотал Вепуат, осторожно разрезая шнурок связки и обматывая каждый обрезок вокруг станины. — И верно — мы так и напрашиваемся. Гедимин! Оно тут работе не помешает?

— Сдвинь сюда, — машинально ответил Гедимин. Мозг просчитал, как поведёт себя агрегат с лишней «деталью», и только потом, оборвав расчёты, заискрил. Гедимин еле слышно выругался.

— Какие ещё боги⁈

Вепуат развёл руками.

— Ты же слышал. Джагулы… немного опасаются. Немудрено…

Гедимин сердито фыркнул и потянулся к «цацкам».

— Вот ещё кочевники не учили меня технике безопасности…

До когтей он не достал — Вепуат перехватил его ладонь двумя руками и крепко сжал.

— Не трогай! Ты же сказал — оно не мешает. А всем так спокойнее.

— Да чтоб вам всем… — еле слышно пробормотал Гедимин и развернулся к так и не открытой крышке биконуса. — Бери сканер и проверяй выход! Свяжешься с дикарями…

…Чёрные «когти» обратно никто не потребовал. Они так и висели у пояса Вепуата, иногда теряясь в чёрных перьях. Джагулы на них даже не смотрели — все, кто вылезал на броню сааг-туула, таращились на разобранные механизмы. Кто-то тронул когтем станину и тут же нырнул обратно в жилой «отсек».

— Эти штуки неопасны, — буркнул Гедимин, угрюмо щурясь. — От пары оборотов ничего с ними не будет. Я не собираюсь их взрывать.

— Не снимай знаки, — отозвался Урджен, смерив его мрачным взглядом. — С богами нужна осторожность.

— Геджер не знает, что это, — донеслось из приоткрытого «отсека». — Думает, что не умрёт.

Гедимин досадливо поморщился.

— Хватит всюду тащить богов! Это просто механизмы. Могу научить делать такие же.

Люк «отсека» захлопнулся.

…Давать Джагулам один плавильный конус на всех Гедимин зарёкся ещё на первых занятиях. Стекло трёх цветов пришлось поделить на шесть тиглей, зато у печи на некоторое время стало тихо — «ученики» освоили вытягивание тонких цветных жгутов и нанесение плетёного орнамента и возились с заготовками чашек, изредка рыча друг на друга и меряясь изделиями. Проткнуть друг друга штырём или отгрызть голову больше не пытались. Гедимин следил за ними вполглаза из «шлюзовой камеры», сворачивая многослойный защитный купол и приделывая к нему вытяжные каналы. Внутри временной «печи» на прозрачных распорках висела стеклянная чашка. Её круглые бока были покрыты тёмно-синим сетчатым орнаментом.

«Следить за температурой,» — напомнил себе Гедимин, прикрывая дверь. Он видел, как из-за печи в коридор выходит Вепуат. «Ученики» Вепуата добрались до форм-многогранников, теперь каждый хотел сделать гранёный сосуд, — сармат-инструктор мог ненадолго отвлечься. «Я быстро,» — жестом сказал ему из-за двери Гедимин и закрыл её окончательно.

Горячий воздух копился под куполом защитного поля, и температура под лучом «термобластера» быстро возрастала. Гедимин смотрел на чашку. Стекло давно должно было начать светиться — и даже не красным, а оранжевым, но оставалось белесым, только немного помутнело. «Радикальное изменение свойств,» — озадаченно думал сармат, глядя на анализатор. «Непонятно, из-за чего. Вязкость увеличилась ненамного… Попробуем прогреть до температуры плавления.»

Додумать он не успел — чашка с каменным треском раскололась на сотни кусков и рухнула на дно «тигля». Они ещё долго дымились там, остывая с полутора тысяч градусов до «терпимых» сотен. Минут через пять Вепуат не выдержал и выглянул в «предбанник». Гедимин кивнул на россыпь осколков и, зачерпнув большую часть, высыпал из «тигля».

— Реакция на нагрев.

Вепуат присвистнул.

— Я слышал треск… И что, даже и не оплавилось? А сетка… А, вижу. Где была, там и осталась.

Он осторожно, двумя когтями, взял осколок и повертел в пальцах. Из-под приподнявшихся перьев на кусочек стекла уставились восемь глаз. Вепуат, не обратив на них внимания, задумчиво похмыкал.

— А красиво. Тёмно-синее на белом… Гедимин, а если их дальше погреть? Когда-нибудь да расплавятся.

— Не обязаны, — пробормотал сармат, настраивая «термобластер». Ему было не по себе. «Чутьё ремонтника» говорило, что в переплавку разбитая чашка уже не годится. «Всё надо проверять,» — проворчал про себя Гедимин, направляя луч на остатки сосуда. Вепуат отодвинулся от двери, но закрывать её не стал, только оглянулся на «учеников» и растянул поперёк коридора защитное поле.

«Две тысячи пятьсот…» — Гедимин уплотнил купол, тающий от перегрева, и снова взглянул на анализатор. «Быстро оно греется. Две тысячи семьсот…»

Побелевшие осколки дымились и подёргивались, рассыпаясь на части. На трёх тысячах градусов белый песок на дне «тигля» зашкворчал и вздулся комом белесой пены. Гедимин и мигнуть не успел, как её разнесло по стенкам «печи». Он запоздало выключил «термобластер» и угрюмо сощурился на отвердевающие хлопья. «М-да. Тут дегазацию не проведёшь. Какая дегазация при такой интенсивности…»

Затвердевшие хлопья больше не блестели. «Пемза,» — Гедимин щёлкнул когтем по хрупкой пористой корке, и она осыпалась на дно «тигля». Вепуат загремел перьями и тихонько присвистнул.

— Ничего так поменялись свойства… Это его на скольких градусах? На четвёртой тысяче?

— Даже меньше — две девятьсот, — Гедимин сверился с анализатором. «Стеклянная» пена, собранная в плотный комок внутри защитного поля, ждала утилизации — что ещё с ней можно сделать, сармат не знал. «Показать Альготу? Может, хоть на абразив сгодится?»

— Значит, на полутора тысячах пениться не должно, — пробормотал Вепуат, высыпая уцелевшие осколки стекла на ладонь. — Забавно. Думал, треснет по синим полосам. Красиво получилось. Видишь — вдоль синего ещё голубое, как размытый пигмент?

Гедимин обошёл его и заглянул в цех. Сэта приделывали к очередному сосуду-многограннику ножки. Джагулы успели натянуть заготовку из прозрачного стекла на толстостенную с цветным орнаментом и теперь с довольным рычанием вытягивали из стекла витые шипы. «А это на кой? Чтобы было, на что наколоться?» — Гедимин недовольно сощурился. «Думал, хоть эти не переводят стекло на дурацкие цацки.»

— Гедимин, — Вепуат постучал пальцем по его локтю. — Я возьму себе осколки, ладно?

Сармат равнодушно