Наша счастливая треклятая жизнь - Александра Коротаева

Я иду в Ботанический сад. Сорок минут — и я в Ботаническом. Я ни о чем не думаю. Я просто передвигаю ноги. Иду достаточно быстро, чтобы взбодриться и не замерзнуть. На асфальте осенние листья, лужи. Кое-где еще не умершая трава из последних сил цепляется за жизнь. Над головой серые свинцовые тучи, и сыплет мелкий застенчивый дождь. Открываю зонт, иначе промокну. По пути прямо у лап нашей знаменитой телевизионной башни Останкинское кладбище, о котором почти никто не знает. Там лежат родственники — отец моей дочери и его родители.

В цветочном магазине, который всегда открыт и всегда весел, невзирая на довольно печальное соседство, покупаю самые дешевые маленькие розы трех оттенков (всем разные) и прохожу к могилам. Три деревянных креста. Все рядом. Три разных человека, а кресты одинаковые, правда, свекру достался самый лучший. Его делал мой муж, с которым мы уже не живем вместе, но еще не развелись. Убираю упавшие на могилы большие ветки. Ставлю цветы в обрезанные пластмассовые бутылки. Листья будут лежать до весны, я их не трогаю. Смысл? Они прикроют от мороза ландыши, которые расцветут весной. Румяные могильщики будут с радостью рыть жирную землю и вспоминать, какой непробиваемой она была в мороз. Полезет наглая трава, и накануне Пасхи живые проведают мертвых.

Я стою, курю, и нет у меня ни горечи, ни сожаления, ни тоски. Ничего. Я просто стою и курю. Живу. Я чувствую, что я живая среди этого безразличия и пустоты. Гашу сигарету, говорю: «Ну ладно, ребята, вы как хотите, а я пошла. Может, на следующей недельке загляну к вам». И иду дальше. Я давно заметила за собой такую штуку. Вот ты идешь, и тебе кажется, что ты ни о чем не думаешь. Ничего подобного! Думаешь! Еще как думаешь! Даже больше, чем если бы ты занимался каким-то важным делом. Мысли твои живут отдельно от тебя, помимо тебя, а может, и вне тебя. Ну, я не хочу, например, думать о чем-то, а думаю об этом. Я злюсь на себя, пытаюсь сделать усилие над собой, но продолжаю думать о том, о чем думать не хочу. И наоборот. Мне нужно, мне необходимо подумать о чем-то, додумать эту мысль, но она скачет, не дается, я гоняюсь за ней, она от меня, и так бесконечно. Это у всех так или только у меня?

Перехожу дорогу. Звенит трамвай…

Один близкий человек сказал мне однажды, не для того чтобы обидеть, а так, к слову пришлось: «Неудачница!» Неожиданно больно кольнуло. Я — неудачница! Никогда себя не считала ею, а сейчас задумалась. А может, и правда?

В моей жизни действительно не все складывалось удачно, но из тяжелых ситуаций я всегда выползала. Пусть непросто, со скрипом, с потерями, но, не утратив, как мне кажется, собственного достоинства. Я могла бы сделать свою жизнь легче, но я бессознательно, а иногда и сознательно, уходила — слишком большой была цена той легкости. Я стала бы другой, а другой я себе не нужна. Я делала свой выбор.

Где мерило, по которому можно судить жизнь неудачника или «удачника»? Что должно свершиться в жизни человека, чтобы можно было про него сказать, что он удачно прожил или проживает свою жизнь? Реализация заложенного в нем таланта? Карьера? Дом? Семья? Деньги? Да, наверное, все мои близкие (и я в том числе) — неудачники. У каждого не состоялось то, что, казалось, должно было состояться. То есть мы действительно не дотянулись до той волшебной планки, на которой обозначено: «удачник».

У моей дочери была в университете подруга. Она умерла от саркомы, не окончив третьего курса. Умерла в самом начале своего жизненного пути, не успев сделать все то, что полагается человеку. Неужели ее маленькая жизнь была неудачно и зря прожита? Нет. Жизнь исчисляется мгновениями! Вспышками — не достижениями. Их придумали люди. Любовью измеряется жизнь.

Я хоронила близких, теряла друзей, меня предавали. Меня любили. У меня было незабываемое детство. У меня есть Катя, дочь. Рядом со мной люди, которые верят в меня. Моя судьба складывается так, как должна была сложиться.

Сегодня у меня выходной. Завтра — работа. Потом опять два выходных. Два, а иногда три раза в неделю я хожу к одной семейной паре. Супругам по восемьдесят восемь лет. Я покупаю продукты, готовлю обед на три дня, кормлю их, убираю кухню и места общего пользования. Занимает это целый день, к концу которого я прилично устаю, но эти люди стали мне почти родными. Мы целуемся при встрече и прощании, они рассказывают мне о себе, а я смеюсь, потому что у него необыкновенное чувство юмора. Прожили они вместе семьдесят лет. Он — генерал-майор военной разведки, она всегда была рядом с ним или ждала его. Они почти ничего не видят, и я ножом помогаю им найти еду в тарелке. Они с трудом передвигают ноги, но каждое утро я вижу его выбритым, а ее — в белой блузе с золотым кулоном Козерога, подаренным ей мужем в этом году на день рождения. Под столом она ищет его руку, он ее крепко жмет, и тогда она улыбается. Иногда она подзывает его к себе, чтобы поцеловать, и целует его — скупо, но с тем чувством, на которое мало кто способен из молодых. Когда нужно, чтобы они закрыли за мной дверь, заглядываю к ним в спальню и вижу, как они спят обнявшись…

Я окончила театральный институт в Москве, играла в нескольких театрах, у меня были хорошие роли, а потом уходила и страдала без работы. Говорят, плохой характер. Может быть… Я могу многое из того, чего не могут другие, но я не могу делать то, что многие делают с легкостью. Мне приятнее приходить к старикам.

Весна. Мне года три. В нашем палисаднике идет стройка. Там, где была веранда, — пустое место, ровный квадрат черной земли, а вместо двери в кухню — новая кирпичная стена. Теперь вход в дом с другой стороны.

Я хожу по двору и рассматриваю доски, шифер, кирпичи, ведра с раствором, впервые появившиеся в моем личном пространстве. Я все трогаю, мне все интересно, все нравится. Нравится стук молотка и звук пилы, нравятся веселые рабочие и окурки, плавающие в ведре с водой, нравятся распускающийся липкий куст сирени у забора и кошка, лежащая на куче опилок. Не нравится мне только закрытая калитка нашего палисадника.

Я подхожу к калитке, становлюсь на цыпочки и пытаюсь вытащить из петли тяжелый крючок, держащий меня в пределах нашего двора. Крюк не дается. Я приношу кирпич, встаю на него — так мне удобнее. Вдруг на мою руку садится пчела. Первая в моей жизни! Настоящая! Она тяжело ползет по руке и останавливается на большом пальце. Мы смотрим друг на друга, не шевелясь. Первой не выдерживаю я и глажу ее по яркой спинке. Она выгибает свое красивое тело, и я чувствую горячий укус.

Смахнув ее на землю, я вижу, как она, свернувшись в кольцо, неподвижно лежит в пыли. Палец мой быстро увеличивается в размере и теряет чувствительность. Обидно до слез. Запор не поддается, пчела сдохла, рука становится ватной. Я изо всех сил подпираю снизу плечом крюк и кубарем вываливаюсь на улицу. Какие-то люди стоят, идут, едут на велосипедах, сидят в колясочках. А я самостоятельно выхожу на улицу! К ним! Вот она я! Я пришла к вам! Вы рады мне?