Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

самоуправлялся, хотя и весьма часто менял форму управления. Это было его право.

Во главе его находились двадцать шесть магистратов; тринадцать из них занимались, в качестве городских советников, делами города и управлением финансами; остальные тринадцать, в качестве эшевенов, были судьями и отправляли правосудие.

Жители города подразделялись на три разряда: буржуа, ремесленников и суконщиков.

Буржуа избирали трех советников и трех эшевенов; ремесленники и суконщики назначали по пять советни­ков и по пять эшевенов.

Эта форма управления восходила к тем временам, когда Филипп Добрый подчинил себе фламандцев.

Кроме того, позднее город учредил еще один разряд магистратов: это были старшины.

Каждый из пятидесяти двух ремесленных цехов имел своего старшину. Старшина буржуа был по закону главой города и главным судьей: его называли главным старши­ной; именно ему герцог передавал свои полномочия. Каждый из старшин был хранителем знамени цеха, к которому он принадлежал, и обладал правом созывать всех членов своего цеха.

Так что достаточно было старшине взять знамя и водрузить его на Пятничном рынке, как в ту же минуту вокруг этого знамени собирались все члены данного цеха.

Крайне редко подобное собрание обходилось без вол­нений.

Герцог, недовольный отказом гентцев платить налог на соль и искавший повод сделать с Гентом то же самое, что он сделал с Брюгге, объявил гентцам, что он отделяет обязанности главного старшины от обязанностей глав­ного судьи и, соответственно, впредь не передает своих полномочий представителю города.

Наконец, в сентябре 1449 года добрый герцог разме­стил сильные гарнизоны в Термонде, Гавере и Рупель- монде, приказал перекрыть каналы, снова ввел пошлину на соль и прибавил к этому налог на зерно и на помол.

Гентцы, проявляя все то же упорство, отказались пла­тить.

Тогда герцог лишил всякой власти городских чиновни­ков, отстранил от должности эшевенов и судей и запре­тил всем жителям Фландрии подчиняться в чем-либо горожанам Гента.

Герцог давно бы уже покончил с упрямым городом, если бы ему не приходилось оглядываться на Запад. Фла­мандские города подлежали юрисдикции Франции и в крайних случаях нередко обращались к ней. Ведь в 1450 году Франция начала освобождаться от англичан, и Карл VII, король Буржа, мало-помалу становился коро­лем Франции. К 1453 году англичане не владели более во Франции ничем, кроме Кале.

Разумеется, герцог Бургундский способен был сильнее воздействовать на короля Франции, чем король Франции на него, особенно в случае объявления войны. Владея Осером и Перонной, герцог, по существу говоря, держал в руках Париж; вдобавок, Париж окружали владения рыцарей ордена Золотого Руна — Немур, Монфор, Ван­дом. Более того: герцог Орлеанский, который был взят в плен при Азенкуре и после двадцати пяти лет, проведен­ных в неволе, был выкуплен Филиппом за сумму, равную в наши дни трем миллионам, герцог Орлеанский, кото­рому он повесил на шею орден Золотого Руна и которого он женил на одной из своих родственниц, несомненно был готов предоставить ему проход по Луаре. Никто не проявляет большей нежности друг к другу, чем только что примирившиеся старые враги.

Ну, а король Франции, каким оружием против герцога Бургундского обладал он? Своей верховной юрисдикцией над французскими провинциями и своим влиянием на Гент и Льеж, эти два демократических ворота, служив­шие ему для того, чтобы оттаскивать герцога Бургунд­ского назад, когда у того возникали поползновения дви­нуться на Францию.

Для герцога Филиппа в обладании этими свободолю­бивыми городами заключались одновременно счастье и несчастье, сила и слабость. В те времена повсюду царило самовластие; короли Англии, Франции, Испании, импе­ратор Германии и даже сам папа, казалось, правили мерт­вецами; жизнь существовала лишь там, где была свобода. Один только герцог Бургундский правил живыми, и это стало заметно, когда эти живые отказались повино­ваться.

К счастью для герцога, внезапно стало известно, что англичане под водительством Тальбота только что выса­дились в Гиени.

Это событие добавило хлопот королю Карлу VII, так что у него не было больше времени заниматься гентцами.

Вот тогда и решено было начать кампанию, о которой мы уже говорили и в которой молодому графу де Шароле предстояло получить боевое крещение.

Гентцы начали действовать, пытаясь смягчить гнев своего сеньора, «жизнь, тело, руки, жену и детей» кото­рого они поклялись чтить.

Посредником в переговорах выступил сир де Ком- мин — тот самый, который оставил нам превосходные мемуары о Людовике XI, — сир де Коммин, сеньор де Ла Клит, верховный судья Фландрии.

Добрый герцог прежде всего потребовал, чтобы ему выдали трех главных противников налога на соль. Это были Даниель Серсандерс, Льевен Поттер и Льевен Сне- вут.

Горожане Гента ответили на это требование отказом.

Трое виновных — разумеется, виновных с точки зре­ния герцога, но героев с точки зрения народа — по соб­ственной воле решили довериться доброте своего сеньора.

Они направились в Термонде на встречу с герцогом, смиренно склонили перед ним колени и попросили у него прощения.

Герцог изгнал Серсандерса на двадцать льё от своих владений сроком на двадцать лет, Поттера — на пятна­дцать льё сроком на пятнадцать лет и Сневута на десять льё сроком на десять лет.

Такова была милость, оказанная им добрым герцо­гом!

Узнав об этом, жители Гента вознегодовали. Громад­ный набатный колокол дозорной башни загудел на одной ноте; за его зловещий гул этот колокол прозвали Ролан­дом, ибо казалось, будто он взывает: «Ро-ланд — ро-ланд — ро-ланд!»

Чудилось, будто страшный вестник беды говорит сам о себе:

Роланд мне имя. Когда звоню я — начался пожар, Когда я грохочу — во Фландрии бушует буря!

И вот в городе Генте поднялся мятеж — разумеется, это добрый герцог назвал мятежом возмущение славных горожан, доведенных до крайности его тиранией. И Роланд загрохотал!

Мы уже сказали несколько слов о политическом устройстве Гента; однако наш рассказ будет неполным, если мы не скажем несколько слов об общественном устройстве города.

Возможно, благодаря этому нам удастся понять, такими ли уж негодяями, как называли их историки Бур­гундии, были жители этого города.

Вспомним, как при Луи Филиппе правительственные газеты называли бунтовщиками братьев фламанд­ских лоллардов, несчастных лионских ткачей, писа­вших на знаменах своего восстания: «Жить работая или умереть сражаясь!»

Если вы желаете знать, откуда происходит слово «лол­лард», поясним: «лулла» по-шведски означает «убаюки­вать», на старом немецком языке «луллен» — «тихо напе­вать». Так что «лолларды» — это мученики труда, которые тихо напевали, чтобы усыпить свою нужду. Их называли также «бегарды», то есть «просящие».

Что же касается таких женщин, то они именовались «бегинками»; поезжайте в старые города Фландрии, и вы еще увидите там «бегинажи», где сообща жили женщины, не ставшие затворницами, монахини, не давшие