Очень-очень особенный детектив - Ромен Пуэртолас

Это в девятнадцатом округе, второй этаж дома номер пять по улице де Фет, маленькой тихой улочке, соединяющей улицу Бельвиль с площадью де Фет. Кликаю верхнюю точку. На втором этаже, на свежевыкрашенном балконе, видны горшки с голубой горечавкой и геранью, за цветами явно отлично ухаживают.

Важно самое первое впечатление — следующее не бывает таким же благоприятным. «Услуги детектива: service & versa» прекрасно это поняли и сделали ставку на балкон!

Еще немного пошарив по интернету в поисках сведений о профессии сыщика на случай возможного собеседования, я вешаю на шею фотоаппарат, надеваю шляпу сафари и выхожу на улицу, полный решимости стать самым великим столичным детективом.

Преимущество сверхчувствительного обоняния — в том, что оно позволяет узнавать станции метро по запаху: каждая пахнет по-своему. Они как отпечатки пальцев — все на одной руке, но каждый особенный. «Насьон» пахнет свежеиспеченным круассаном, «Лионский вокзал» — мочой, «Конкорд» — грязным голубем, а «Шатле-лез-Алль» — горячим кофе. Однажды я славно развлекся, составив целую опись всех этих запахов в своей зеленой тетрадке, и пришел к заключению, что в Париже больше станций с неприятным запахом, чем с приятным. Если бы меня избрали мэром столицы — я бы начал с того, что распорядился опрыскать станции духами: пусть каждая пахнет каким-нибудь цветком. Париж заблагоухал бы как летний луг. И люди стали бы повеселее, уж это точно.

Мой пункт назначения — «Площадь де Фет» — пахнет жавелевой водой и лимоном. И это логично: я вижу уборщицу с ведром и щеткой.

Я быстро нахожу угол улицы с цветущим балконом. Единственная разница между реальностью и фотографией из «Гугла» — это лысый человечек, который поливает цветы и капает водой сверху на тротуар. Ныряю под козырек и нажимаю кнопку домофона: она расположена в аккурат под чуть отклеившейся бумажкой с надписью «Услуги детектива: service & versa».

Через несколько секунд мужской голос интересуется, кто я такой. Отвечаю: «Гаспар». К моему великому удивлению, этого достаточно, чтобы дверь открылась.

Этажом выше человечек встречает меня в дверях. Я узнаю лысого, что только что поливал цветы.

Широко улыбаясь, он приглашает меня войти, широко улыбаясь, проводит к себе в кабинет, широко улыбаясь, наливает кофе и, широко улыбаясь, указывает на стул.

Но вот незадача — от широкой улыбки не остается и следа, когда на его вопрос, чем он может мне помочь, я отвечаю: «Ищу работу».

Клиент с лишней хромосомой для него не проблема, а вот служащий с лишней хромосомой совсем другое дело. Скрестив руки на груди, он окидывает меня сумрачным взором.

— А диплом у вас есть? — наконец спрашивает он.

— Вы хотите сказать «удостоверение профессиональной квалификации, дающее право работать частным сыскным агентом»?

«Частным детективом» — так говорят только в кино.

Лысый человечек качает головой. Он впечатлен.

— Я и сам не сформулировал бы точнее.

— Нет, диплома у меня нет.

— В таком случае приходите, когда получите. Не стану вас провожать — вы знаете, где выход.

Полагая, что разговор окончен, человечек снова старательно изображает самую прекраснодушную улыбку и встает. Дверь на балкон за его спиной открыта. Он жадно хватает маленькую желтую лейку и собирается туда выйти.

— Чтобы стать частным детективом во Франции, — говорю я, — надо быть совершеннолетним, иметь чистое досье, бакалавриат плюс два года учебы в вузе, хорошую физическую подготовку, водительские права и свою машину. Ну что же делать, если я не учился в университете, у меня нет прав, и вы прекрасно понимаете, что на трудовом рынке есть парни гораздо крепче меня.

Человечек оборачивается. Лейка у него в руке наклонилась.

— В таком случае, молодой человек, позвольте вам сказать, что вы никогда не станете детективом. И еще — если хотите, дам совет: боюсь, вы слишком бросаетесь в глаза в полосатой шляпе сафари и с фотоаппаратом на груди. В джунглях вас бы, может быть, и не заметили, но в Париже… позвольте мне усомниться.

— Вы не правы. Шляпа и фотоаппарат — два непременных атрибута настоящего туриста. Я отлично вписываюсь в парижский пейзаж. И мне, хоть сам я никогда не путешествовал, до тонкости известна психология туриста.

— Это вам только кажется.

— Да видел я передачи по телевизору про ваших профессионалов! Вязаные шапочки, подставные пары, униформы почтальонов. Ради слежки рядитесь в кого угодно, ломаете комедию, и все это видят. А я не маскируюсь. Я такой, какой есть. Все по правде — вот мне и верят. Вы наверняка думаете, что нет лучше маскировки, чем прикинуться слепым? Уверен, надевали черные очки, брали палку-поводырь — и все о’кей! Не так, что ли?

— Да, действительно, я нередко использовал такую стратегию, — согласился он, весьма довольный собой.

— Удобное прикрытие, если только срабатывает. Закавыка в том, что кто-нибудь да подумает, что слепым вы прикинулись. А вот чтобы кто-то дауном прикинулся, такое точно в голову не придет. Потому что так не бывает. Потрогайте мое лицо — оно мое и есть. И в этом мое преимущество.

С минуту тип обдумывает мой контрдовод. Покачивает яйцевидной головой и сквозь зубы цедит: «Верно». На палас проливается несколько капелек воды. Я готовлюсь нанести последний удар.

— Я решил загадку Эйнштейна меньше чем за час.

— Ту, где зебра и стакан воды?

— Ту самую.

— А я ее решил за двадцать минут.

— При всем уважении, мсье, но вы-то не даун.

Услышав мое замечание, он не может не улыбнуться. И это первая искренняя улыбка за наш разговор. Он выходит на балкон и начинает поливать герани.

— Мне очень жаль, но у меня нет для вас работы.

Встаю и кладу свою визитную карточку на стол. Кусочек бумаги с моим именем, адресом и домашним номером телефона. Я и логотип сделал — вырезал на картофелине лупу, залил синими чернилами и впечатал рядом с моим рекламным слоганом: «Гаспар, очень-очень-очень особенный детектив».

По дороге домой в метро прозвучал через громкоговоритель металлический голос машиниста: «Дамы и господа, прошу вас подождать две минуты по той простой и очевидной причине, что меня самого попросили подождать на этой станции две минуты».

Невольно улыбнувшись, записываю фразу в зеленую тетрадку.

Еще немного — и я дома. Мама сидит на софе. Листает журнал.

Я присаживаюсь рядом. До чего же мама красивая! Не представляю, как такую красавицу угораздило произвести на свет такое чудовище. И думаю: а что, если она сердится на меня за то, что я родился таким?

Она оборачивается ко мне, прежде чем снова уткнуться в журнал, и ласково мне улыбается. Ее улыбки для меня — маяки во время бурь. Ее улыбки — доказательство, что она любит меня всем сердцем. И от этого я чувствую себя счастливым.