Свет грядущих дней - Джуди Баталион

снегом или палящим солнцем. Если случалась проверка, девушки встряхивали одежду, брикетики пороха падали на землю, и они затаптывали их ногами. Собранный порох Аля отдавала Розе.

Это проделывали не только они. Существовала целая сеть из примерно тридцати еврейских женщин в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет[803], которые крали хороший порох и подменяли его отходами. Они проносили взрывчатку в спичечных коробка́х, во влагалищах или между грудями. Заворачивали миниатюрные кусочки в бумагу и совали в карманы своих грубых синих платьев. За день три девушки могли собрать до двух чайных ложек пороха. Марта Биндигер, одна из близких подруг Анны и тоже «собирательница», копила добычу в тайниках в течение нескольких дней, пока не появлялся «сборщик». Так, одна цепочка состояла из четырех девушек, не знавших друг друга. Весь порох оседал у Розы, которая осуществляла связь между разными фракциями Сопротивления.

Она отдавала порох мужчинам – членам зондеркоманд, которые имели доступ в женскую часть лагеря для уборки трупов. Те уносили взрывчатку в суповых кастрюлях с двойным дном, в швах фартуков[804] и в тележках, на которых вывозили трупы евреев, умерших за ночь. Пакеты с порохом прятали под мертвыми телами, а потом – в крематории. Один русский узник изготавливал бомбы, используя пустые банки из-под сардин или гуталина в качестве оболочки. Девочку-подростка Кити Феликс[805] заставляли сортировать пиджаки умерших узников, обыскивая их при этом на предмет наличия ценностей. Если находила, она крала бриллианты и золото и прятала добычу за уборной на улице; ценности меняли на взрывчатку.

Девушки жили в страхе и волнении. А потом вдруг – смятение. Безо всякого позывного, без предупреждения. Назначенное время месяцами тщательно готовившегося восстания пришлось срочно менять, потому что зондеркоманда узнала: всех немедленно отправляют в газовую камеру.

Сейчас или никогда!

Седьмого октября 1944 года еврейское подполье с молотками, топорами, камнями напало на эсэсовцев и взорвало один из крематориев[806], использовав для поджога тряпки, пропитанные маслом и спиртом. Выкопав спрятанное оружие, они убили нескольких эсэсовцев из охраны, других ранили; самого главного нацистского садиста сожгли живьем в печи. Потом прорвались через колючую проволоку и побежали.

Но недостаточно быстро. Нацисты успели застрелить триста человек, после чего провели «инвентаризацию» трупов, выложив их «строем». Еще несколько сотен узников сбежали, воспользовавшись суматохой; все они тоже были пойманы и убиты.

Во время последовавшего обыска нацисты нашли самодельные гранаты: жестяные банки, набитые порохом, который и привел их в Pulverraum[807]. Было проведено тщательное расследование. Людей хватали и пытали; осталось много противоречивых воспоминаний о доносах и предательствах. По свидетельству Анны, их соседку по бараку Клару поймали на краже хлеба, и она выторговала себе смягчение наказания, выдав Алю. В свою очередь, Аля под пытками призналась, что в деле участвовали Роза и Эстер. По еще одной версии[808], у нацистов был внедренный агент, получех-полуеврей, который соблазнял Алю шоколадом, сигаретами и любовью, пока она не выдала ему их имена.

Эстер посадили в карцер. Анна была до смерти напугана и подавлена. Однажды ее тоже привели на допрос и избили в порядке предупреждения. Били хлыстами по лицу до крови. Потом «добрый следователь» участливо спросил: кто воровал порох? Зачем? Где? Что тебе рассказывала сестра?

Анна тупо смотрела на него, не произнося ни слова.

– Эстер во всем призналась, – сказал он, – так что ты тоже можешь нам все рассказать.

– Как Эстер могла признаться в чем бы то ни было, если она невиновна и она не лгунья? – спросила Анна.

Ее отпустили и, слава богу, вернули Эстер в барак. Она вся была сине-черная. Кожа лентами свисала у нее на спине. Она не могла ни двигаться, ни говорить. Марта и Анна заботились о ней, и ей стало лучше.

Однако через несколько дней нацисты вернулись за Алей, Эстер, Розой и бендзинкой Региной, которая была в Pulverraum’е бригадиром.

Девушек приговорили к повешению[809]. Анна совершенно обезумела; Марта сдала ее в лазарет, чтобы удержать от самоубийства. Она пыталась установить контакт с ее сестрой, повидаться с ней, но это ей так и не удалось.

Один заключенный – участник подполья, земляк Розы, напоил охранника пыточного бункера, и тот пустил его к Розе. «Я вошел в камеру, – вспоминал Ной Заблудович. – На холодном цементном полу лежала фигура, напоминавшая кучу тряпья. Услышав, что дверь открылась, Роза повернула ко мне лицо… А потом произнесла свои последние слова. Она сказала, что никого не выдала. Просила передать товарищам, чтобы они ничего не боялись. Что мы должны продолжать». Она ни о чем не сожалела, не просила прощения, она хотела умереть, зная, что движение продолжит свою работу. Она вручила ему записку для оставшихся товарищей. Вместо подписи внизу стоял призыв: «Chazak V’Amatz» – будьте сильными и смелыми.

Эстер написала последнее письмо Анне и еще одно Марте – с просьбой: «Позаботься о моей сестре, чтобы мне было легче умирать».

«Сестры по лагерю» действительно были семьей.

В день казни повесили четырех женщин, это была редко устраивавшаяся публичная экзекуция, призванная запугать узниц и отвратить их от дальнейших диверсий и бунтов. Двоих повесили во время дневной, двоих – во время ночной смены. Всех еврейских узниц заставили смотреть; тех, кто хоть на миг отводил глаза, били. Анну подруги спрятали, чтобы она этого не увидела. Но она услышала. «Барабанная дробь, – описывала она позднее эту сцену, – рык из тысяч глоток, все остальное – в тумане». Бэля Хазан тоже присутствовала – в качестве медсестры, назначенной уносить трупы.

С последним вздохом, перед тем как затянулась петля, Роза выкрикнула по-польски: «Сестры, отомстите!»

Глава 27

Свет грядущих дней

Реня

Октябрь 1943 года

На выходе из камеры в Мысловице Реню встречал жандарм[810].

– Тебя… – сказал он.

Она так долго ждала, хватаясь за последнюю соломинку надежды, что теперь была готова. Готова умереть.

– …отныне в любой день, – медленно, многозначительно продолжил жандарм, – в любой день тебя могут забрать для выполнения нового задания. Пока ты будешь работать на полицейской кухне.

Что?!

Реня не произнесла ни слова, но вздрогнула от облегчения. Не Освенцим! Чудо! И даже не допрос, а «продвижение».

Впервые после месячного пребывания в мысловицкой тюрьме она вышла за ее пределы и пошла по улице, по нормальной улице. Направляясь в полицейский участок, она лихорадочно озиралась в поисках хоть кого-то знакомого, кому могла бы рассказать о своем заключении. Но вокруг были только чужие.

Ренина смена начиналась в четыре часа утра и продолжалась до четырех дня. Когда она покидала тюрьму, было еще темно, потом начинал брезжить рассвет, кроваво перетекавший в день. Поварихой, вспоминала она, была прожорливая немка, но она хорошо кормила Реню, и девушка постепенно восстанавливала силы. Из-за ежедневных проверок