Кошмары - Ганс Гейнц Эверс

побежал к замку. Я сейчас же увидел окно, в котором мерцал свет сквозь закрытые ставни. Я взял лестницу, забытую у стены, быстро влез по ней и тихо постучал в окно. Но никто не ответил мне. Я постучал еще раз. Потом я осторожно приоткрыл окно, раздвинул ставни и вошел в комнату.

Моим глазам предстала роскошная спальня графини Изабо. На софе лежало желтое шелковое платье, которое на ней было вечером. Где же она сама? Я тихо позвал ее по имени – и ответа не получил. Завидев, что за пологом горит свеча, я прошел туда и заглянул за него, и там… там стояла широкая, низкая, пышная кровать графини – совершенно пустая. А к ножке той кровати был привязан старый тощий козел, который таращил на меня глаза. Он поднялся на задние ноги и громко заблеял при виде меня.

Не помню, как я оделся. Лестницы у окна больше не было, и я должен был спрыгнуть вниз. Быть может, это мое воображение, но мне показалось, что я слышал два смеющихся голоса, когда бежал через сад.

Рано утром следующего дня я отправился выяснять отношения. По счастливейшему совпадению я наткнулся в пути на самого Руаля Амундсена и вместо дрязг отправился с ним покорять Северный полюс.

О нет, это была не просто шутка, это было трусливое, презренное оскорбление, как если бы кто-то плюнул мне в лицо. В то время я этого не осознавал, даже чувствовал себя виноватым. Я чувствовал себя больным, уязвленным в своей гордости – вот и все…

Но теперь я смотрю на это иначе. Если бы она взяла козу, то это было бы шуткой. Это была бы дерзкая, обидная шутка, но все еще немного остроумная – глупо отрицать. Так показалось бы, что она оставила мне следующее послание: «Глупый, самоуверенный юнец, хочешь покорить графиню Изабо? Ту, которая выбирает мужчин по собственному желанию и разумению? Увы, мой дорогой, проходи и утешься со старой тощей козой, ибо она как раз по тебе!»

Но она выставила мне козла. Умышленно, бьюсь об заклад! О, никогда еще мужчина не был поруган так неслыханно!

Страница 940, почерк барона:

У Кохфиша, моего распорядителя, завелся глист. Он носится с ним уже много лет и порой становится тревожным и раздражительным. Но если закрыть на это глаза, этот тип счастлив, как никто другой. Он такой простой парень. Да, бывают и у него плохие деньки – нелегко идти по жизни, когда тебя мучает паразит. Но глиста все же можно уморить у себя в кишках, а силы, способной изгнать паразита, живущего во мне, нет и не предвидится!

Прежде я чувствовал себя актером на сцене. Я ходил по сцене, был рад или печален, согласно роли; я играл довольно сносно. Потом я вдруг исчезал, сникал в забвение, падал в тот самый секретный театральный люк, и вместо меня на сцену выпускали женщину. И не было ни предупреждения, ни подсказки – меня убирали, а она оставалась. Неизвестно, что она вытворяла, пока я был под сценой – в крепком сне. Снова пробуждаясь, я находил себя стоящим на сцене, а леди пропадала. Кто она – эта нерожденная сестра, намеренная в меня вторгнуться? Не ведаю, но известно мне следующее.

Помню один случай в Монтерее, штат Коахила, на арене в амфитеатре. Всюду стояли сиденья – простые длинные перекладины. Люди на них кричали и плевались, толстый и потный начальник полиции сидел в своей ложе. Его пальцы были унизаны бриллиантовыми кольцами. Индийские солдаты патрулировали этот район.

Мексиканцы, индейцы и испанцы вместе с несколькими мулатами и китайцами сидели на солнце, с одной стороны амфитеатра. Прибывшие колонисты, немцы и французы, сидели в верхней ложе в тени. Там не было англичан. Они не пришли на корриду.

Но громче всех кричали янки, так называемые джентльмены, железнодорожники, шахтеры, механики и инженеры. Все они были грубыми и пьяными.

Рядом с ложей начальника полиции в середине затененной стороны сидели девять высоких обесцвеченных блондинок из пансиона мадам Бейкер. Ни один кучер не клюнул бы на них в Гэлвистоне или в Новом Орлеане, но тут мексиканцы прямо-таки дрались за их внимание, соря напропалую деньгами и драгоценными камнями.

Пробило четыре, шоу должно было начаться час назад. Мексиканцы мирно ждали, раздевая глазами дам мадам Бейкер. Они наслаждались этими свободными часами и видом этих похотливых дамочек. Но американцы теряли терпение, крича все громче и громче:

– Выведите женщин! Приведите этих проклятых женщин!

– Они все еще наводят марафет? – крикнул один из них.

– Пусть эти хрюшки выходят пастись голыми! – взвыл высокий тучный тип.

«Солнечная сторона» амфитеатра поддержала его восторженным воплем:

– Да, пусть являются в чем мать родила!

На арене показалась квадрилья[38]. Впереди шла Консуэло да-Лариос-и-Бобадилья в огненно-красном костюме, с раскрашенными губами, с густым слоем синеватой пудры на лице. Она был туго затянута в корсет, и тучные груди чуть ли не подпирали ей подбородок. За ней шли четыре толстые и две тощие женщины, все в узких штанишках – они изображали бандерильеро; грубое впечатление производили их ноги, слишком короткие у одних и очень уж длинные и тощие, как палки, у других. За ними следовали еще три женщины верхом на старых клячах – это пикадоры, у них в руках пики.

Народ ликовал и аплодировал. Сыпался целый град двусмысленностей, отвратных острот. Лишь одна из девиц мадам Бейкер невольно поджала губы – понимала, что вот-вот начнется, и, верно, сочувствовала. Матрона, игравшая альгвасила[39], в черном плаще, несла ключи. Это была одна из самых страшных шлюх в городе: толстая и жирная, напоминающая откормленного мула, который весь расплылся. Она отперла ворота, и юный бычок, скорее даже теленок, спотыкливо выбежал на арену. У него не было никакого желания хоть с кем-то биться; он жалобно мычал и явно хотел повернуть обратно. В ужасе он плотно прижался к доскам. Индеец взялся тыкать в него палкой сквозь прорехи, пытаясь разозлить его, дать ему запал.

Женщина подошла, помахала красным плащом перед его глазами, закричала, силясь возбудить быка, в результате чего тот развернулся и сильно ударил своей глупой головой о трясущиеся ворота. Консуэло, прославленная матадорша, набралась храбрости и потянула животное за хвост – точно так же, как она дергала за усы своих клиентов.

Мексиканцы скандировали:

– Позор! Бык труслив! Баба труслива!

Пьяный в дым янки раз за разом повторял:

– Крови! Крови!

Одна из леди-пикадоров попыталась подогнать свою клячу к быку. Она проделала в ее боках глубокие порезы своими длинными заостренными шпорами, но кобыла не думала двигаться с места. Другие