Вальс ведьмы - Белен Мартинес

звезды, созданном сотнями других, более мелких и простых символов и диаграмм, было что-то черное и сморщенное. Я предположил, что это остатки органов. Те, что были извлечены из трупов. Однако не на них упал мой взгляд.

В самом центре диаграммы, подложив одну руку под свое тело, лежал Лео. Но не тот Лео, которого я знал, полный жизни, слишком милый, чтобы быть Черной крови, эдакий настоящий джентльмен, который любил подшучивать над учителями, был ярким и легко краснел.

Нет, теперь он стал просто пустой оболочкой, смотревшей на меня своими большими карими глазами, не видя.

Когда мой Страж коснулся земли, я спрыгнул с его спины и бросился на влажную от росы и крови землю, обхватив голову юноши руками. Мне даже не удалось как следует разглядеть его лицо. Слезы застилали все.

– Зачем ты в конце концов пришел? – задыхался я. Мне было не по силам говорить и дышать одновременно. – Почему ты решил участвовать?

Но Лео никогда не смог бы мне этого рассказать. Его тело качнулось, слабое и холодное в моих руках, и я испустил такой вой, что кровь пошла из горла. Где были Маркус и Сибил? Как они могли оставить его здесь?

– Алистер, – прошептал хриплый голос моего Стража.

Я резко повернул голову к нему, прожигая взглядом, но его глаза на меня не смотрели. Его узкие, как ножи, зрачки не отрывались от согнутой руки Лео.

Я положил его голову себе на грудь и осторожно, словно боясь, что она вот-вот сломается, скользнул руками по его рукам, после чего коснулся его сомкнутых пальцев, а затем медленно потянул за них.

Сделал тяжелый вдох.

В его руке была золотая сфера, в темноте сиявшая, словно солнце. Она была теплой и колотилась, как сердце Лео. Я осторожно взял ее из его пальцев. Я знал, что это было. О, конечно же, знал.

– Что ты собираешься с ней делать? – Голос моего Стража донесся до меня издалека.

Я не ответил. Я продолжал прижимать Лео к своей груди, сильнее, чем когда-либо, и свободной рукой поднес сферу ближе к губам. Я увидел, как мой Страж отрицательно помотал своей головой, его длинные рога предостерегающе изогнулись, но я проигнорировал это.

Я положил Философский камень в рот.

И проглотил его.

35

Правда и ложь

Н

е знаю, как долго я оставалась в таком положении, не сводя глаз с этой звезды, словно сделанной из красного стекла и мерцающей, как пламя свечей. Я медленно протянула руку по полу, но, прежде чем успела коснуться ее, услышала долгий вздох, будто впервые дышал новорожденный.

Или мертвый только что вернулся к жизни.

Я перевела взгляд и увидела, как Андрей корчится, отчаянно хватая ртом воздух.

Я и сама задохнулась от этого вида. Я вцепилась пальцами в камни и попыталась подтянуться. Рядом со мной шевельнулась тень, и внезапно меня окружили внушительные чешуйчатые руки, которые подняли меня на ноги.

«Тебе скоро станет лучше», – прошептал суровый голос Тринадцатого в моей голове. В одной из его лап была связка омелы, и он асунул ее в карман моего платья. Я сделала глубокий вдох и почувствовала, как новый глоток свежего воздуха очистил мою голову и немного ослабил боль и судороги. От проклятия Кейт все еще оставались следы, но, по крайней мере, с помощью травы я могла сделать хоть какой-то шаг.

Мы шли медленно. Тринадцатый держал практически весь мой вес, и его крылья накрыли меня в защитном жесте. Мы прошли мимо тела Кейт. У нее все еще были распахнуты глаза, а рот раскрыт в гримасе ужаса. В зрачках не было блеска, и ее грудь больше не поднималась. Она походила на одну из тех гротескных масок, которые некоторые из гостей надели на помолвку Лироя. Кожа ее стала серой.

Я отвела взгляд, чувствуя, как слеза скатилась по щеке и смыла часть крови с моей кожи.

Когда мы подошли к Андрею, Тринадцатый отпустил меня, и я села рядом с ним, осторожно положив его голову к себе на колени. Он учащенно дышал, все еще был бледен, но никаких ран не было. Мокрые от свежей крови пиджак и рубашка разорвались, но кожа оказалась цела. Не было даже шрама.

Мне не удалось вылечить его, а Тринадцатый мог помочь только мне, так что это означало лишь одно.

Я сердито посмотрела на Алистера Вейла, который наблюдал за нами, прислонившись к одной из стен катакомб, скрестив руки и выгнув брови.

– Я рад, что милый мальчик еще жив, – сказал он. – Не за что.

– Fattyú, – прошипел Андрей, закрывая глаза.

Я погладила его по волосам, и он взял мою руку, с царапиной посередине ладони, которую я нанесла еще до того, как все началось. Когда я снова посмотрела на Алистера, мой взгляд ядовито пылал.

– Ты знал, что произойдет, – прошипела я. Будь у меня силы, я бы проклинала его снова и снова или встала бы и задушила голыми руками. – Все это было просто гребаным трюком. Если бы ты не пришел, если бы не научил ее… этому… – Мои глаза на мгновение отвлеклись на Философский камень, который лежал посреди схемы призыва. – Кейт, возможно, не сделала бы этого.

– Элиза… после всего, через что мы прошли вместе, я могу называть тебя так, верно? – В ответ он получил только укоризненный взгляд. – Она была готова покончить с тобой. Она была ответственна за четыре убийства. Она подставила своего собственного брата. Хотела принести тебя в жертву. Она слишком увлеклась. После первой смерти, которую совершаешь… наступает точка невозврата. Поверь мне, я знаю.

Искренность его голубых глаз была сбита яростью, которая текла по моим венам.

– Конечно, знаешь. Полагаю, именно так ты до нее дошел, верно? – Прошипела я, устремив взгляд на его грудь, где был Философский камень. – Теперь я знаю, почему умер Леонард Шелби.

Губы Алистера Вейла изогнулись в странной гримасе, и на мгновение мне показалось, что перед его глазами пронеслась тысяча слов, тысяча вещей, которые он хотел бы мне сказать, но момент прошел, и он просто покачал головой. Когда он посмотрел на меня, на его лице снова появилось выражение на грани между саркастическим и насмешливым.

– Это я вырвал недостающую страницу из «Великого делания», в которой объяснялось, что тот, кто произнесет заклинание, станет последней жертвой. Мне удалось сделать это до того, как Ковен арестовал меня и отделил от моего Стража, – медленно произнес он. – Там говорилось о том, что каждому, кто попытается создать Философский камень, суждено быть поглощенным им. О том,