Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Песя обнимает ее и целует:

— Храни тебя Господь, дочка!

В глазах у нее блестят слезы. На фоне всеобщего волнения звучит трезвый голос Шапиро:

— Нужно передать Соломону, чтобы нашел возможность переправить в лес уцелевших людей. Иначе все мы тут обречены.

Песя знает, что это непростая и опасная задача, но не сомневается ни секунды. Если уж молодые и сильные еврейские парни не помогут в беде своим старикам, женщинам и малолетним, то кто тогда поможет? Она некоторое время шепчется с Глашей. Наконец та кивает.

— Хорошо, бабушка.

Перед тем как уйти, она еще раз окидывает комнату взглядом. На длинной скамье сидит молодая женщина и, прикрываясь рукой, кормит грудью ребенка. На лице у нее выражение отчаяния. Глаша осторожно выскальзывает наружу. Абка Гинцбург запирает за ней дверь.

И вот Глаша шагает по дорогам и по лесным тропкам. Перед ее глазами стоит отчаявшееся лицо молодой матери — оно взывает о помощи, требует поторопиться. В тот же день она докладывает майору Тихонову о том, что на еврейском кладбище прячутся двадцать пять человек, чудом уцелевших во время ликвидации.

В лагере свои проблемы: не хватает оружия и продовольствия. Тихонов, Гавриленко и Соломон обсуждают ситуацию. На партизанской базе уже скопилось немало беженцев, среди них дети; ясно, что они являются обузой для боевого подразделения. Решено разбить в лесу отдельный семейный лагерь в пяти километрах от партизанского отряда. Завтра же нужно начать строительство землянок, а ночью переправить туда людей с кладбища, чтобы они тоже включились в устройство своей будущей лесной жизни. У отряда другие задачи, поэтому он будет помогать гражданским лишь в первое время. Возможно, Тихонов пошлет в семейный лагерь нескольких вооруженных парней для охраны.

Задача организации лесного убежища и спасения евреев возложена на Соломона и Вениамина: они хорошо знают людей, которые прячутся в штибле. Парни хотят пробраться на кладбище под покровом темноты и без промедления выходят в направлении Гадяча.

Их провожает Глаша. Соломон чувствует, что эти двое хотели бы попрощаться наедине, и ускоряет шаги, чтобы дать им такую возможность. Парень и девушка шепчутся в лесном полумраке. В глазах Глаши тревога, тревога женщины, которая провожает своего мужчину в опасный путь.

— Будь осторожен, Вениамин! — тихо просит она.

Вениамин берет ее за руку. Темнота сгущается между деревьями. Уже совсем не виден ушедший вперед Соломон. Глаша обвивает руками шею Вениамина, их губы встречаются. Вениамин прижимает девушку к себе, поднимает ее, отрывает от земли, покрывает поспешными поцелуями ее глаза, лицо, шею. Щемящая тоска любви сжимает его сердце. Глаша зажмуривается; на лице ее блуждает легкая, немного грустная улыбка.

Из леса слышен свист. Это Соломон торопит друга.

— Я должен идти, — грустно говорит Вениамин и осторожно ставит девушку на землю. — Прощай, Глаша!

Он гладит ее по лицу; нежный шелк девичьей щеки прижимается к его огрубевшей ладони.

— Прощай, Вениамин!

Глаша провожает его глазами, пока парень не скрывается за деревьями.

Двенадцать километров по лесу — нелегкий путь, и Соломон с Вениамином добираются до кладбища уже в полной темноте. Песя первой узнает их.

— Ой, Соломон!

Она крепко обнимает сына и замирает на несколько мгновений. Как постарела она за эти недели! Добавилось морщин, голова совсем поседела. С глубокой симпатией глядит Вениамин на старую Песю. Они обмениваются несколькими словами, задают вопросы, получают ответы. В штибле звучат имена людей, погибших и выживших. Слышится среди них и имя Хаима-Якова Фейгина.

Проснувшиеся обитатели штибла толпятся вокруг парней. Отчаявшиеся люди смотрят на Соломона и Вениамина как на своих спасителей. Шломо Шапиро собирает свой штаб в шатре, рядом с могилой Старого Ребе. Кроме главы общины, в совещании участвуют Арон Гинцбург, Берман, Песя и лесные гости, Соломон с Вениамином. Штаб штабом, но обувь при входе снимают все.

Вениамин с любопытством глядит вокруг. В гробнице все по-прежнему; как и раньше, светится на столике скудный огонек, дарит тепло сердцам. Собравшиеся здесь люди не раз сиживали за одним столом в доме Хаима-Якова Фейгина. Как они изменились с того времени!

Шапиро коротко описывает ситуацию. Из двухсот евреев Гадяча расстреляны семьдесят семь: сначала двенадцать, затем шестьдесят пять. Двадцать пять находятся здесь, в штибле. Следовательно, еще около восьмидесяти человек прячутся где-то в лесах и в укрытиях. Всех их нужно переправить в безопасное место.

Затем говорит Соломон. На первом этапе нужно заняться теми, кто собрался на кладбище. Как заместитель командира партизанского отряда, он берется сопроводить их туда, где можно построить семейный лагерь. Жаль только, что мало тут молодых…

— Мы сами сделаем все, что надо, — отвечает Берман. — Только выведи отсюда людей.

— Хорошо, — кивает Соломон. — Я возвращаюсь в лес и позабочусь о том, чтобы найти подходящее место и все подготовить. Следующей же ночью мы переведем людей. Вениамин пока останется с вами.

Что ж, решено. Молчание наступает в шатре. Глаза собравшихся прикованы к колеблющемуся огоньку светильника. Кажется Вениамину, будто душа целого народа теплится на этом маленьком столике. Душа народа, распростертого сейчас в луже собственной крови, истерзанного, измученного, убиваемого. К нему, к слабому этому огоньку, устремлены сейчас глаза — почти уже отчаявшиеся, ищущие спасения, надежды, милости, справедливого суда. Кажется Вениамину, будто стоит он на полу тайной синагоги, пещеры Хасмонеев[58], убежища испанских мучеников[59].

— Пора! — говорит Соломон, прерывая тем самым невольную минуту молчания.

Ночь. Ленивый ветерок гуляет по кладбищу, шуршит листьями, оглаживает могильные холмики. Только что был здесь, у соседнего надгробия, — и вот нет его, шепчется с осенней стынью где-то в другом месте.

В штибле тесно и душно. Люди лежат на скамьях и на полу. Дети спят, но старшие ворочаются, снедаемые беспокойством. Иосиф Берман отвечает за наблюдателей, которые сменяются каждые три часа. Сейчас очередь Янкла Левитина. Еще два месяца назад парень знал лишь одно: валяться на кушетке с книгой в руках. Сейчас он лежит на влажной земле под кустом, всматривается в темноту и дрожит от холода и страха.

Страх сжимает в своих тисках и детей, и взрослых, правит бал в лесах и в укрытиях. Много у него путей и много обличий. Временами стынет от страха кровь, временами вскипает. То одиночкой он овладеет, то огромной толпой.