Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Старик вообще очень любил иврит — привязанность, которая считалась тогда запретной в нашей стране. Но в отдаленном от столиц городке Гадяче Полтавской области нашел Шапиро укромный уголок, где можно было целиком посвятить себя чтению и изучению ивритских текстов. А теперь он еще и обнаружил благодарного слушателя в лице Вениамина. Слышите ли вы, как под боком у могилы адмора Шнеура-Залмана звучат слова о заветном будущем нашего народа? Шапиро произносит выверенные, многократно обдуманные слова, и они попадают прямо в сердце. С начала века учился он у первых сионистов. Многих из нас еще не было тогда на свете, но уже подали свой голос люди, указавшие остальным прямую дорогу в запутанной паутине путей этого сложного мира. В конечном счете их направляла Книга книг — Танах. Книга, полная поэтических строк и повествований об истории народа, книга, содержащая странные законы и заветы священников и пророков. Еврейские дети веками заучивали эти стихи и строки в хедерах, школах и молельных домах. Как в камне, были высечены эти слова и законы в душах многих поколений. Но дети вырастали, и обнаруживалось, что само слово «еврей» воспринимается вокруг с презрением и гадливостью. И когда появились сионисты, молодежь с энтузиазмом последовала за ними. В том числе и Шломо Шапиро.

Вениамин внимательно слушает, а Шапиро говорит. Глубокое чувство звучит в его словах. Таковы его убеждения, его вера. Возможно, это даже завещание, дар, передаваемый от одного поколения другому в годину тяжелых испытаний, во времена народной катастрофы.

О жизни и смерти еврейского народа говорит Шапиро. Несколько путей предложено для решения этого вопроса. Гитлер настаивает на полном уничтожении. Другие, и в том числе марксисты, говорят о полном растворении, ассимиляции. А сионисты борются за еврейское государство в Земле Израиля, куда съедутся евреи из всех стран диаспоры.

Шапиро полагает, что этот спор идет уже давно, на протяжении многих поколений. Средневековые массовые убийства, резня во времена Хмельницкого, погромы в царской России и на Украине, нынешняя планомерная ликвидация унесли жизни сотен тысяч людей. Казалось бы, это наиболее эффективное решение. При почти полном отсутствии сопротивления можно малыми силами уничтожить огромные массы людей. Но для повсеместного уничтожения потребуются согласные усилия многих народов, а Шапиро уверен, что далеко не везде ненавидят евреев. Есть места, где их режут при первой возможности, а есть такие страны, где, напротив, дают равные права. Сейчас праздник у первых, и они делают свое черное дело. Остальные молчат: никому нет дела до еврейского горя. Редко кто станет подвергать себя опасности, помогая гонимым и убиваемым. И все же Шапиро думает, что невозможно уничтожить весь народ без остатка. Уже были трудные времена, когда нас насчитывалось всего несколько десятков тысяч на весь мир. Поднялись тогда, поднимемся и теперь.

А дальше — Господи спаси! — Шапиро вступает в спор с самим Владимиром Ильичом, человеком, который дорог каждому сердцу! Сорок лет назад Ленин напечатал в газете «Искра» статью против Бунда[61], где призывал к полной ассимиляции евреев в странах диаспоры. В то время бундовцы мешали ленинскому плану строительства большевистской партии. Это и стало причиной появления статьи. К примеру, Ленин ничего не писал об ассимиляции цыган — ведь у них не было своего Бунда. Шапиро уверен, что, если бы Ленин жил в наши дни, он непременно изменил бы высказанное в статье мнение. Тогда, в начале века, невозможно было предвидеть появление Гитлера и его планов по уничтожению целого народа.

Ассимиляция, даже насильственная, не в состоянии решить проблем еврейского народа. Во-первых, большинство евреев не желают ассимилироваться. Во-вторых, большинство преобладающего населения не хочет «впитывать» в себя чуждый по духу народ. Волна жестокого антисемитизма убеждает нас в этом и помогает сионистам убедить людей в своей правоте. Сионизм уже вышел за рамки теоретических обсуждений — сегодня это практика. Сионисты зовут евреев со всего мира приезжать в обезлюдевшую, ждущую их страну. Лишь наш народ сможет возродить ее, и лишь она сможет защитить наш народ.

Шапиро рассказывает Вениамину о своей поездке в Землю Израиля перед Империалистической войной. Ему было тогда около тридцати. Он видел там евреев-рабочих и евреев-земледельцев, учеников и учителей, верующих и атеистов. Видел голубое небо и зеленые волны моря, омывающие берег. Слышал повседневную ивритскую речь. Его ноги ступали по улицам Иерусалима и Яффо, Хайфы и Тверии, он шел по красной каменистой дороге, ведущей в деревню с древним именем Модиин, деревню Хасмонеев…

Волшебные речи, полные мира и покоя! Вениамин слушает, как старик рассказывает ему свою сладкую сказку. Снаружи рыскает фашистский зверь-людоед, жаждет крови людей, сгрудившихся вокруг могилы Старого Ребе, а Шапиро нашел время для того, чтобы рисовать картинки своей мечты перед удивленными глазами еврейского парня! За стенами штибла расстилается кладбище, торчат из земли молчаливые надгробия, каменные плиты с высеченными на них еврейскими буквами.

Из-за них, из-за этих надгробий, и произошли те события, о которых будет рассказано дальше.

Медленно ползет время, настает полдень. Сарка Гинцбург заступает на дежурство. Она надевает телогрейку, повязывает голову платком и прокрадывается на наблюдательный пункт. Сарка лежит в маленьком овражке, скрытая от постороннего глаза камнями надгробий и голыми ветвями кустарника, лежит и поглядывает вокруг.

Так, слушая и наблюдая, ей предстоит провести целых три часа. Сарка — не Янкл Левитин, из другого теста скроена эта девчонка. Не иначе как от отца в ней эта странная сила характера. Янкл — типичный сын народа Книги, его взгляд задумчив и порхает поверх реальной жизни. Мир кажется ему составленным из книжных образов и слов. Полная противоположность ему легконогая Сарка, подвижная как ртуть, глядящая миру прямо в глаза.

Она лежит в небольшой выемке, не то природной, не то образованной заступами могильщиков, и лишь голова ее торчит над поверхностью земли. День ясен, хотя солнце почти не греет. Листья уже все облетели, но хвойные деревья остались зелеными — они шуршат теперь и за себя, и за оголившихся соседей. Жухлая трава колышется под порывами ветра. Сарка предпочитает лежать здесь, а не киснуть в душной клетке штибла. На белом свете столько движения и жизни! Если сидеть все время со стариками, глядеть на их морщинистые лица и сгорбленные спины, слушать шелест их шепота и печаль их молчания, то скоро и сама почувствуешь себя старше на двадцать лет! Зато под открытым небом, с перистыми облаками над головой, вспоминаешь, что где-то еще есть жизнь, и радость, и детство.

Такие мысли плывут в голове этой неглупой четырнадцатилетней девочки, лежащей на наблюдательном посту среди старых еврейских надгробий. Но вдруг что-то привлекает ее внимание. К кладбищу приближается телега. Откуда и зачем она здесь? Колеса скрипят все ближе и ближе. На телеге двое. Это явно не евреи. Согласно указаниям Шапиро, Сарка должна немедленно бежать с донесением к взрослым в штибле. Но она так долго глазела на телегу, что упустила момент. Гости остановились совсем рядом с ее ямкой, и девочка не может двинуться без того, чтобы не обнаружить свое присутствие.