📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгПриключениеТобол. Много званых - Алексей Иванов

Тобол. Много званых - Алексей Иванов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 100 101 102 103 104 105 106 107 108 ... 153
Перейти на страницу:

– Батюшка, давай подклет на два венца повыше положим, – словно бы мимоходом сказал он отцу. – И печь сделаем с устьем на нижний ярус.

– Это ещё зачем? – сразу зацепился Семён Ульяныч.

– Хочу туда жить перейти, – спокойно сообщил Семён. – С Епифанией.

Митрофановна перекрестилась – она ждала этого, а Семёну Ульянычу после литургии не хотелось ругаться, и он только дёрнул себя за бороду.

– Невенчаны? – строго спросил он.

– Я же не против жениться, батюшка, – рассудительно сказал Семён. – Но она в расколе. Её выводить надобно, да она упрямая. Буду подталкивать потихоньку. Живут же с бабами без венца казаки-годовальщики по острогам.

– Холодная она, Сенюшка, – осторожно возразила Митрофановна.

Епифания жила у Ремезовых как чужая. Варвара у Леонтия тоже была строгая, молчаливая, не смеялась, песен не пела, но Варвара – просто такая по нраву, и на сеновале с Леонтием она охала так, что утром коровы еле доились. А Епифания словно закаменела. Ей безразлично было, что есть, где спать, какую работу делать. Ножом порежется – не вскрикнет. Спросят её о чём – не ответит, будто не слышит. Если маленькая Танюшка хватала её за подол, Епифания равнодушно отцепляла девочку, как репей, и шла дальше.

– Отогрею её, – сказал Семён.

– Она тебя не любит.

– Отогрею, – тихо повторил Семён.

Митрофановна смотрела на сына с робостью. Она немножко жалела, а немножко побаивалась Семёна. Какой-то он не такой, как все. Живёт своими мыслями, что ему аукнется – неизвестно, а упрямый: судьбу наугад сломает.

– Ты, Сенька, блаженный, – Семён Ульянович сердито дёрнул вожжи. – Отмолиться за Алёну покойную хочешь? Мёртвую бабу взять и оживить? Так ты за Алёну не грешен. Это у тебя не любовь.

Здравые и точные слова отца ударили Семёна прямо в сердце. Он уже и сам не понимал, любит ли он Епифанию. Ему нравилось глядеть на неё, гибкую и сильную. Его волновала всякая мимолётная случайная близость. Лицо её казалось ему как с иконы. Но душу Епифании Семён не знал. Душа была замкнута, будто на гвозди заколочена. Можно ли полюбить человека, не зная его души? Можно, если вера крепка, – так после исповеди сказал Семёну батюшка Лахтион. Вера у Семёна дала трещину, когда умерла такая юная Алёна. И Семён хотел залечить свою веру. Будет вера – будет любовь.

А Митрофановна думала о том, о чём Сенюшка не ведал. В бане она осмотрела Епифанию: спина и зад у этой бабы были иссечены рубцами, и не от лёгкой отцовской плёточки, а от витого кнута палача. Митрофановна даже запретила Машке париться с холопкой, чтобы Машка не увидела следов этаких страстей. За что исполосовали бабу? На какое дело она способна?

– Ежели я кого полюблю, батюшка, так только её, – убеждённо сказал Семён. – Из-под твоей воли я не выхожу, но ты мне не перечь. Тягостно мне жить всухую. Не Епифания – так я в монастырь постригусь.

– Вот и похристосовались на Пасху, – угрюмо подытожил Ремезов.

С Епифанией Семён поговорил через несколько дней, когда поехал на Курдюмку за чистым бельём. Обычно у Ремезовых стирала Варвара; когда появилась Епифания, Варвара с облегчением перепоручила это тяжёлое дело холопке. На Курдюмке у баб имелось особое место для стирки. Здесь в землю были вкопаны бочки, а рядом был сложен очаг из крупных камней. Бабы заливали бочки свежей водой и замачивали одёжу с щёлоком, затем накаляли камни на огне и бросали их в бочки, затем длинными деревянными крючками вытаскивали распаренное горячее бельё из бочек и отбивали на мостках вальками. Прополоскав, складывали в корзины. Семья у Ремезовых была немаленькая, грязной одёжи набиралось много, и унести сразу всё, да ещё и мокрое, Епифания не могла; Семён прикатил за ней на телеге.

– Погоди, ещё кафтан остался, – глухо сказала Епифания.

Она стояла босая в ледяной весенней воде, склонившись над мостками, и звонко лупцевала плоским вальком по кафтану, растянутому на досках. Юбку она поддёрнула, чтобы не замочить, и Семён смотрел на её длинные, крепкие ноги и круглый зад. Наконец Епифания распрямилась и глянула на Семёна, убирая с покрасневшего лица пряди, что выбились из-под платка.

Она поняла, о чём думал Семён. Не он был первым мужчиной, который так на неё смотрел, небось, и последним будет не он. Никакого расположения к Семёну Епифания не испытывала, да и к его семейству тоже, да и ко всему роду человеческому. Люди погрязли в своих ловитвах и мшелоимстве, они прокляты, их давно оженил сатана, а они и не заметили. Всё, что они хотят, – тщиться, терзать друг друга, вольно или невольно, и бесов тешить. Этот Семён, не будь он апостатом, оказался бы, верно, хороший мужик, но сейчас – это видно – он, как все, алчет только тела её, ведь душа её от него сокрыта.

– Выходи из воды, застудишься, – сказал Семён.

Он бросил кафтан в корзину с бельём, с трудом поднял корзину и отнёс в телегу, потом отнёс туда и вторую корзину. Епифания обтёрла посиневшие ноги подолом, обернула онучами и сунула в растоптанные поршни.

– Я поговорить с тобой хочу, – Семён, не глядя на Епифанию, перебирал вожжи. – Скоро мы батюшкину мастерскую обратно отстроим. В подклете у неё горница получится. Хочу, чтоб ты со мной туда жить перешла.

Курдюмка журчала в кустах на излучине. С ближайшего подворья доносился бодрый стук топора. От закатного солнца по склону Алафейских гор тянулись зубчатые тени ельника. Епифания понимала, что куплена в холопки по блажи этого мужика, но пока что он не заявлял своих прав на подневольную бабу. «Терпел-терпел, да не вытерпел», – с презреньем подумала Епифания. Что ж, пришла ей пора расплачиваться за благополучие у Ремезовых. Но не жалко. К себе она относилась с таким же презрением, как и к Семёну. Пущай берёт, что хочет. Не он один так делал.

– Ты барин, я холопка, – спокойно ответила Епифания.

Её можно бить, насиловать, морить голодом и стужей. Можно заставить её сделать что угодно, хоть младенцев топить. Это ничего уже не изменит. Она всё равно придёт туда, куда идёт.

– Я тебя не рабой беру, а женой зову, – серьёзно сказал Семён.

Она посмотрела на Семёна и поняла, что он не врёт, но в душе ничего не колыхнулось. Когда-то ей, робкой девушке, так хотелось услышать эти слова, а сейчас те желания не вызывали даже горечи. Как не с ней было. Она не усмехалась, однако Семён почувствовал какое-то жестокое превосходство Епифании. Она словно бы говорила: хочешь меня взять? Бери. Никто тебе не мешает. Но незачем делать вид, что умеешь любить.

– Ты меня своим зверострашием не смутишь, – сказав главное, Семён уже не боялся озлобления этой бабы. – Я же вижу, как сердце твоё плачет.

– А ежели я добром к тебе не пойду, что ты сделаешь? – Епифания слегка прищурилась, будто целилась. – Казнишь меня? Продашь? Или, может, на волю отпустишь?

Семён боком сел в телегу.

– Я о таком не думал. Верю, что пойдёшь. Садись давай.

Но Епифания не села. Этот мужик оказался сильнее, чем она думала.

1 ... 100 101 102 103 104 105 106 107 108 ... 153
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?